«Благотворительные организации — это то самое горизонтальное доверие, которого нам не хватает». Журналист Александр Баунов — об отношении общества к институтам власти
Из выступления на Сыктывкарском баркемпе-2019
Недоверчивая Россия и уверенный Китай: все дело в деньгах
— Мы видим, что Россия по уровню доверия к институтам власти ниже многих развитых стран — 36 процентов [данные статистических исследований Edelman Trust Barometer]. Выше всех Китай и Индия.
Китай невероятно доверяет собственным институтам, Индия — почти так же невероятно. 74 процента доверяют собственным институтам в Китае. Китай — жестко авторитарная страна, Индия — самая большая [в смысле количества населения] демократия в мире, которая, правда, только что с гигантским результатом переизбрала своего президента. Но тем не менее это несомненная демократия, с британским правом, с бесконечно длящимися английскими судами.
Таким образом, мы видим, что демократия, или авторитаризм, или даже однопартийная диктатура не являются причиной доверия или недоверия общества к собственной власти.
Что объединяет Индию и Китай в настоящий момент? Гигантский экономический рост. В Китае он потихоньку замедляется, но все равно огромный. Он был в первом десятилетии нынешнего века двузначным, то есть превосходил 10 процентов в год. Это значит, что за 10 лет экономика удвоилась. Сейчас он 6–7 процентов. В Индии, наоборот, этот рост ускоряется, хотя он меньше китайского — 5–6 процентов, может быть, в ближайшие десятилетия дойдут до 7. Что это значит для самоощущения людей? Это значит, что в целом люди думают, ощущают, что они будут жить в следующем году лучше, чем в этом, и так далее каждый следующий год.
Россия жила с этим ощущение в первое десятилетие века, примерно до 2009 года. Отставание от быстро развивающихся стран было не всегда таким сильным — при том же политическом режиме, который есть у нас сейчас.
Мы видим парадоксально низкий уровень доверия к своим институтам в демократической и сытой Японии. Япония по уровню жизни одна из самых развитых стран. Один из самых больших подушевых ВВП для нормальной экономики (исключая гиперкрупные значения в маленьких странах с нефтью) — по-моему, больше 40 тысяч долларов на человека. Тем не менее довольно низкий уровень доверия к институтам, по крайней мере, на этот год, и это тоже связано скорее с экономикой, чем с политикой. Там есть вопросы к коррупции на высоком уровне. Низовой коррупции в Японии нет, там не берут взятки врачи и полицейские, не нужно платить за исполнение простых государственных услуг. У нас, кстати, теперь это тоже почти не встречается при простейших транзакциях между гражданином и государством. Но в Японии нет экономического роста уже много лет. Если в России его нет в последние пять лет, с 2014 года он в районе одного процента, то в Японии стагнация с девяностых, там 20 лет не растет экономика. Она зависла на очень высоком, можно сказать, недосягаемо высоком для большинства населения Земли уровне, но стагнация отражается на настроениях доверия-недоверия.
Общий уровень доверия в эпоху скепсиса
— Развитые страны как Восточной, так и Западной Европы, как Северной Америки, так и Южной в целом болтаются в районе 40 процентов [уровень доверия граждан к институтам, по данным статистических исследований]. Судя по всему, это является нормой сейчас, для эпохи скепсиса.
Нынешняя норма, скорее, ниже нормы 1990-х или начала нового века, потому что везде сейчас кризис потери системы, везде к власти приходят странные партии, странные люди: странный Трамп в Америке, Америка раскололась, она не доверяет собственному президенту, президент не доверяет собственному государственному департаменту. Там взаимное недоверие довольно большое.
В Европе в процессе Brexit’а и развала старых партий примерно та же история.
Двухпартийная Испания перестала быть двухпартийной. Там с момента крушения диктатуры Франко был плавный транзит демократии, когда элиты в Испании поняли, что, чтобы остаться тем, кем они являются — экономической и политической верхушкой страны, — надо перейти к демократии, иначе их просто сметет. С тех пор в Испании была фактически двухпартийная система под руководством короля. Сейчас старые партии отчасти оттеснены всякими новыми, в основном молодежными, нонконформистскими силами, довольно идеалистическими и максималистскими в своих требованиях, плюс появились довольно радикальные правые, этого тоже не было со времен Франко. При этом в Испании (именно потому, что эти новые силы прорвались к власти), может быть, этот индекс повыше, чем в остальной Европе. 40 процентов во Франции, наверно, связаны с тем, что старая партийная система тоже немного пришла в упадок. Макрон не представляет ни одну из прежде главных сил. Социалисты, которые были величиной, определившей французский образ жизни в 1980-е на 20–30 лет вперед, вообще ушли. В Германии Меркель всем поднадоела, ну и так далее.
Но в целом мы видим, что для нынешнего периода недоверия 40–50 процентов — это норма. А 68 и 74, которые дают Индия и Китай, и, кстати, быстрорастущая Индонезия — это экономический оптимизм (не политический). И, соответственно, Россия, которая заметно ниже нормы развитых стран — 36 процентов. Нормы, естественно, условной, потому что она колеблется и мы не живем в очень оптимистическое время. Сейчас нет оптимизма ни в Америке, ни в Западной, ни в Восточной Европе, это как раз три развитых пессимистически настроенных региона. И есть бедные Китай, Индия и Индонезия, которые настроены оптимистически и склонны доверять своим институтам.
Доверие в России 1990-х
— Так было не всегда [об уровне доверия в 36 процентов в России]. В начале 1990-х Россия имела довольно высокий уровень доверия к своим новорожденным институтам. Огромные толпы выходили за президента Ельцина. Это практически те же люди, которым сейчас бросают обвинения в том, что они такие страшные антиамериканцы и патриоты. Это те, кому 45–50–60 лет, кто выходил за Ельцина и за трансформацию России из плановой однопартийной страны в рыночную экономику с президентским правлением, с избираемым многопартийным парламентом и так далее. Потом было резкое разочарование и провал. Потом были предприняты мощные политтехнологические усилия, связанные с тем, что вся новая бизнес-верхушка боялась потерять приобретенное в результате приватизации, и ее в этом поддержала интеллигенция, которая боялась коммунистического реванша.
Интеллектуалы были за свободу, бизнес — за собственность, и они были естественными союзниками против простых людей, которые хотят коммунистического реванша вместе с компартией. Совместными усилиями (бизнес — деньгами, интеллигенция — мнениями) им удалось немножко Ельцина приподнять. А потом, к концу 1990-х, мы видим полный коллапс доверия к политическим институтам, и на этом фоне возникает совместный проект крупного бизнеса и интеллектуального слоя, который называется «интеллигентный силовик». Этот интеллигентный силовик с тех пор уже 19 лет является нашим президентом (с перерывом между 2008 и 2012 годами).
Оптимизм начала нулевых
— До кризиса 2008 года Россия выглядит очень оптимистично, 2000-2009 годы (кризис пришел к нам с опозданием на год). Мы были почти вровень с Китаем, было 54 процента доверия институтам. Работали они не лучше нынешних. Нарваться на милиционера или гаишника, который берет взятку под кустом, вероятности было гораздо больше в 2006-м, чем в 2016-м. Тем не менее именно экономический рост, именно ощущение, что каждый год состояние домохозяйств улучшается, горизонты расширяются, становятся лучше потребление, дешевле кредиты, доступнее машины, доступнее поездки — все это выливалось в ощущение доверия власти, которая в принципе не работала лучше, чем сейчас: не было электронного государства, борьбы с мелким взяточничеством. Транзакции гражданина и государства тогда были гораздо более унизительны, чем сейчас. Если вы убираете человека из простейших транзакций между государством и гражданами, просто не остается места для низовой коррупции.
Экономический рост, как видим, — это главная предпосылка доверия институтам. В Китае он продолжился, а в России после 2009 года замедлился, а после 2014-го — остановился.
Власть пытается его возобновить, но нет той волны, которая была в девяностые и в первые восемь лет нового века, которая просто тащила Россию с собой (плюс ее собственный внутренний ресурс). Практически каждая сфера деятельности, кроме старых промышленных предприятий, создавалась с нуля. Был огромный пустырь, который постепенно застраивался. Сейчас этот ресурс исчерпан, мировой волны нет, вот они и пытаются с помощью майского указа… Он состоит в том, что мы сейчас потратим много денег. Это практически Новый курс Рузвельта. Когда была Великая депрессия в Америке, как Рузвельт решил поднять экономику? Потратил много денег.
У России сейчас много денег. Собрались потратить 500 миллиардов рублей за пять лет. Правда, не все эти деньги являются дополнительными, иногда это часть бюджета, просто переупакованная под новыми этикетками под названием «Нацпроекты». Идея такая: «Сейчас мы эти деньги инвестируем, поднимем экономику, плюс акцентируем внимание на бедных, и когда вернется экономический оптимизм, тогда вернется доверие к институтам».
Каким институтам доверяют в России
— Мы видим гигантский рост доверия армии [показывает слайд, на котором дана статистика доверия к институтам власти в России за 2012, 2018 и 2019 годы]. Это связано с Крымом и с успешной, бескровной войной в Сирии.
Потом идет президент и ФСБ. То есть президент в окружении силовиков. Это главные институты, которым доверяют граждане.
И, как ни странно, церковь. Хотя история с храмом в Екатеринбурге показывает, что церковь — до поры до времени. Пока общество и церковь не столкнулись напрямую вокруг какой-то проблемы, вроде все было нормально. Поскольку церковь представляет Бога на земле, а не каждый человек способен сказать «богу я не доверяю, кто он вообще такой», церковь пользуется этим доверием высшим силам, чтобы отчасти получать мандат доверия от населения.
Пятый институт, новый в этих замерах. В 2012-м еще не замеряли доверие благотворительным организациям, в 2018-м меряют, и люди им доверяют. Всем остальным, кроме этих пяти, они не доверяют.
Благотворительные организации — это важно. Это то самое горизонтальное доверие, которого нам не хватает. То, что повышает социальный капитал каждого человека. Это то количество ответов на вопрос «куда пойти, к кому обратиться?», если у вас возникает беда. Чем больше таких организаций, тем больше ответов, куда пойти кроме приемной депутата или звонка в полицию. Эти горизонтальные связи — это и есть тот новый социальный капитал, который возникает сейчас и который отличает Россию нынешнюю, вроде бы авторитарную, от России 1990-х, вроде бы демократичной, и России начала нулевых, вроде бы успешной экономически. В этом одном отношении мы находимся в лучшем времени: горизонтальных связей больше, сектор неправительственных организаций растет. Это то, что люди делают друг с другом, минуя государство.
Все остальные институции — это недоверие: недоверие крупному бизнесу и партиям мы сейчас в целом разделяем со всем миром, хотя нигде так, как у нас, не сомневаются в крупном бизнесе. Это связано с тем, что в России вообще не очень прилично быть богатым. Если ты очень богат, значит, ты кого-то обворовал. Это и православная традиция быть бедным: твой статус в глазах Бога выше, если у тебя денег меньше. Партиям сейчас не доверяет половина Европы, но у нас партии вообще не очень партии. Удивительным образом просели банки, но это может быть связано с тем, что Набиуллина борется с избыточным количеством банков и зачищает банковское поле. Поразительным образом Совет Федерации выше Думы, не знаю почему. Может быть, потому, что там региональные лоббисты, может, просто более солидные люди.
Реформы силовой системы не будет
— Суд и полиция в пороговом состоянии, так же как СМИ и прокуратура. То есть, собственно, мы видим, какая следующая реформа могла бы быть удачной, если бы государство за нее взялось. Это показывает и дело Голунова [спецкор издания Meduza, автор журналистских расследований Иван Голунов, задержан 6 июня в Москве по подозрению в попытке сбыта наркотиков, после массовых акций протеста в его защиту дело прекращено]. Это реформа силовой системы. Это то, что кроме экономического роста (который не факт, что удастся поднять при помощи крупных государственных инвестиций) могло бы сейчас объединить общество и государство, если бы оно предприняло усилия по реформе полиции, прокуратуры, суда. Общество готово бы было поддержать государство. Эти институты находятся в пороговой зоне. Это еще зона недоверия, но она примыкает к зоне доверия. Если бы что-то придумали и осуществили, то, наверно, российскую власть ждал бы успех, но я не уверен, что они за это возьмутся, и боюсь, что у меня есть доказательства. В кудринской стратегии, которая легла в основу майского указа, были прописаны реформы суда, полиции и системы исполнения наказаний, но этот кусок в программу Путина не попал.
Зачем власти доверие граждан
— Почему государству нужно вернуть доверие к своим институтам? Потому что у него есть проблема 2024 года. Была когда-то проблема 2008 года: Путин должен был уйти и кого-то оставить вместо себя, этот кто-то должен быть легитимен. Ровно с той же проблемой он столкнется в 2024 году. Ему нужно, чтобы люди приняли того человека, которого он поставит вместо себя. Для этого люди должны быть настроены более оптимистично и доверительно. Они должны доверять его выбору. Легко не получится, если настроения будут такими, как сейчас.