Созвездие Лиды взойдёт...
«Я встретил удивительного человека – и по уму, и по характеру. Она – моё счастье, сам я ничего не стою, мне просто выпал в жизни выигрыш – моя Лида».
Так Михаил Танич отзывался о своей супруге – Лидии Козловой. Познакомились они на вечеринке в городе Волжском. За спиной у Танича был фронт и 6 лет лагерей. Он был на 14 лет старше, но такие встречи предопределяют Небеса.
Спутница и муза Михаила Танича считает себя счастливым человеком
«Я встретил удивительного человека – и по уму, и по характеру. Она – моё счастье, сам я ничего не стою, мне просто выпал в жизни выигрыш – моя Лида».
Так Михаил Танич отзывался о своей супруге – Лидии Козловой. Познакомились они на вечеринке в городе Волжском. За спиной у Танича был фронт и 6 лет лагерей. Он был на 14 лет старше, но такие встречи предопределяют Небеса.
– Лидия Николаевна, ваша совместная жизнь с Михаилом Таничем началась в Волгоградской области, в посёлке Светлый Яр?
– Да. 7 ноября 1956 года мы познакомились, а 5 марта 1957 года я приехала к нему в посёлок Светлый Яр. Танич уже был реабилитирован и работал в местной газете. Снимал комнату. Своего у него ничего не было, только чайная ложечка и думка – подушечка такая маленькая. Хозяева поняли, что приехала невеста, и подарили нам кусочек сала и несколько яиц. Это стало нашим свадебным ужином.
Мы прожили год в посёлке Светлый Яр, и я к нему всё время приставала: «Ну отправь ты свои стихи в Москву, у тебя хорошие стихи, ты настоящий поэт».
– Вы так хорошо разбирались в поэзии?
– Я поэзию любила, понимала. У самой рождались иногда стихи, ещё до Танича, но у меня хватало чувства неприемлемости собственного творчества; относилась я к себе критически, думала: «Да нет, всё это очень плохо, что я пишу. Настоящие поэты – Марина Цветаева, Анна Ахматова». Я читала Пушкина и понимала, что лучше никто ничего не напишет, знала наизусть всего Есенина и понимала, что у Танича такой же лёгкий стиль. Поэтому вы можете представить, как я преклонялась перед ним, ведь он таким же был талантливым, как и мои любимые поэты.
– Нам, конечно, в разговоре Танича не обойти, я это понимаю, но мне всё-таки хотелось написать материал про вас, Лидия Николаевна.
– Пожалуйста, я только доскажу. Танич долго-долго не прислушивался к моим уговорам, потом всё-таки собрал несколько стихотворений, вложил в конверт и отправил в «Литературную газету».
– Это какой уже был год?
– Ой, миленький мой, да неужели, Володя, я могу всё помнить? Это было очень давно, в 1957 году, я думаю. Ответ он получил от Булата Окуджавы – он заведовал в газете отделом поэзии. Письмо было на двух страницах. Окуджава хвалил Танича, обещал опубликовать стихи, приглашал приехать в Москву, хотел с ним познакомиться. Танич собрался, поехал. Окуджава принял его как брата. Потом, как оказалось, судьбы у них были очень схожие. У Булата отца тоже расстреляли, маму посадили, а его самого, чтобы не мозолил никому глаза, родственники отправили из Москвы куда-то на Север, в какое-то местечко, где он работал учителем. При встрече Окуджава сказал Таничу: «Миша, ты там пропадёшь, тебе надо переезжать в Москву, нельзя жить в такой глухомани, ты там сопьёшься...»
– Танич выпивал?
– Выпивал в меру, но он был нищим! А чем нищий человек может себя согреть? Выпить и потом расслабиться.
В общем, после поездки в Москву Танича направили работать в Сталинград, на строительство завода, он на стройке выпускал газету. Там ему дали однокомнатную квартиру, это было просто чудо какое-то. Мы эту квартиру потом поменяли на Орехово-Зуево, перебрались в Московскую область.
Подмосковный городок,
Липы жёлтые в рядок;
Подпевает электричке
Ткацкой фабрики гудок...
– Да, это уже был 1961 год. «Текстильный городок» – первая песня на стихи Танича. Я была в восторге от этой песни. Всегда любила его поэзию, а уж это был чистый неореализм, прямо с улицы песня была написана. Я как-то чувствовала, что она придётся людям по сердцу. Потом они с Яном Френкелем написали много песен и для кинофильмов, и для исполнителей. Мы дружили семьями, ходили вместе в лес, грибочки собирали, жарили с картошкой.
– Лидия Николаевна, когда вы себя оценили как поэта?
– Ой, я до сих пор начинаю перечитывать свои стихи и думаю: не надо это никому показывать. Невероятно требовательна к себе.
– Это выдаёт в человеке настоящего художника. Ваша единственная книжка стихов вышла в 1990 году?
– Я не писала специально стихи, они сами лезли из меня целыми строчками, четверостишиями. Я где-то там записывала и боялась Таничу показывать. Пишу, пишу, толстая тетрадка у меня уже набралась. Мы прожили вместе уже двадцать лет, и однажды я решилась: «Миша, знаешь, я хочу тебе одну тетрадку показать». Он говорит: «Какую тетрадку?» Я даю ему тетрадку со своими стихами. Он потрясён. Он не ожидал такого. Ушёл к себе в кабинет, долго не возвращался. Я, конечно, трясусь, дёргаюсь. Он вышел и сказал: «А ты знаешь, ничего, ничего так, даже на Ахматову похоже...»
В общем, он меня благословил. А время шло. И я поехала в издательство «Советский писатель», Таничу ничего не сказала. Оставила там рукопись. Через несколько недель приехала узнать, а мне в издательстве говорят: «Вы знаете, нам понравилось, мы хотим издать».
– Вот видите, а вы говорите... И Танич благословил, и в издательстве стихи одобрили...
– В «Советском писателе» книгу издать только в десять лет один раз доходила очередь членов Союза писателей, а я к ним с улицы пришла. Танич был, конечно, знаменитым, но я к нему не обращалась. Было стыдно настоящего поэта втягивать в свои дела, поэтому я на него не облокачивалась.
Всегда закрадывалась мысль, что мои стихи – ненастоящие, настоящие стихи я отличаю. Не судила строго тех графоманов, которых полно и в Союзе писателей, но себя судила очень строго. Поэтому больше не ходила никогда в издательства.
– Мне трудно с вами согласиться, потому что ваше, например, стихотворение: «Снег кружится» – это ведь и есть сама Поэзия. «Такого снегопада, такого снегопада / Давно не помнят здешние места. / А снег не знал и падал, а снег не знал и падал, / Земля была прекрасна, прекрасна и чиста. / На выпавший на белый, на выпавший на белый, / На этот чистый, невесомый снег /Ложится самый первый, ложится самый первый / И робкий и несмелый, на твой похожий след».
Пронзительные и волшебные слова...
– Я понимала так: если в доме есть один поэт, то нельзя лезть поперёд батьки в пекло. Поэт что-то сочинит – он уже счастлив. А тут ещё жена начинает сочинять, жить творчеством, стихами, что получится?
Приезжали к нам домой известные писатели, поэты – и разве можно было при них высунуться? Я на них смотрела с восторгом! С Беллой Ахмадулиной дружила и даже не смела заикнуться, что пишу стихи. Она была великая поэтесса! Приезжал Булат Окуджава, приезжали Володя Войнович и Саша Галич – все знаменитые люди того времени. Разве можно было при них мне как-то проявить себя? Я сидела тихой сапой... Пили водку, но никогда не было такого пьянства, чтобы ради пьянства. Всегда было обязательным чтение стихов. Саша Межиров часто приезжал, всегда читал свои стихи, и неужели я могла набраться наглости, сказать: «Сашенька, я тоже сочиняю...» Я, конечно, зашивала ниткой рот. Это было общество талантливых людей, и большое было наслаждение общаться с ними.
– Как ваше знаменитое стихотворение превратилось в песню?
– Это был, наверно, 1987 год. Танич был настолько знаменитым, что к нему шёл весь народ. Пришёл однажды руководитель ВИА «Пламя» Серёжа Березин. Михаил Исаевич был очень занят, и Серёжа оставил кассету со своими мелодиями, чтобы Танич послушал и подобрал текст. Проходит неделя, вторая, третья, а Танич всё никак не может найти время. Я начинаю переживать, что придёт Березин, а текстов нет. И решила подобрать что-то из своих стихов. У меня было стихотворение «Снег кружится», я переделала размер, чтобы он подходил под мелодию, и когда Березин пришёл снова, дала ему своё стихотворение. Он глазами пробежал, свернул листок, молча положил в карман, повернулся и ушёл, ни «до свидания», ничего не сказал... У меня мысли: «Ну ничего себе, значит, я галиматью такую накатала, что получился один срам!»
Проходит несколько дней, Серёжа Березин приносит запись. Танич послушал, говорит: «Ну, ничего, ничего...» А Березин потом ещё ходил полгода по редакциям, меня вызывали на Всесоюзное радио, часа полтора расспрашивали, наконец решили песню передать по радио. Это было уже лето. Потом Березин звонит – он был на юге где-то, на гастролях, – и говорит: «Лида, вы не представляете, что тут творится: на улице жара, тридцать градусов, люди купаются в море и поют: «Снег кружится, летает, летает...»
Вот так это было. У моей первой песни счастливая судьба, поскольку она понравилась людям и очень быстро стала популярной.
– Вы повторили успех первой песни Михаила Танича.
– Потом вторая моя песня – «Айсберг» – стала знаменитой. На эстрадном фронте это чутко уловили и стали обращаться ко мне.
– Песни на ваши стихи пели самые крупные звёзды эстрады: Людмила Гурченко, Валентина Толкунова, Эдита Пьеха, Алла Пугачёва...
– Первыми были Ирина Понаровская и Лариса Долина. Это всё подружки наши, подружки Танича. Они приходили, сидели вот так же за столом, как мы с вами, пили кто чай, кто что-нибудь покрепче. Спрашивали совета, Танич им советовал, как быть. Потом они его обцеловывали и уходили. Такая вот была дружба.
– Правда, что песню «Я не красавчик» Валерий Сюткин выиграл в бильярд?
– У нас в квартире на втором этаже стоит бильярд. Сюткин к нам ходил, они играли с Таничем, и однажды Миша говорит: «Слушай, Валера, ты ведь тоже музыку сочиняешь, а у нас с тобой ни одной песни нет». Валера говорит: «Михаил Исаевич, я как бы не смею к вам обратиться». – «А пойдём, – предлагает Танич, – наверх. Если выиграешь у меня в бильярд, я тебе напишу слова».
Они поднялись, и то ли Танич поддался, то ли Сюткин был в ударе, но он выиграл. Это был один-единственный раз, когда он выиграл у Танича. Тот дал ему уже готовое стихотворение, и Сюткин подобрал потом мелодию на этот текст.
– Вы прожили с Таничем 52 года, и без него – уже 13 лет... Время лечит раны?
– Я вам скажу кощунственную вещь. Я, конечно, до сих пор эту потерю не пережила, но никогда не было такого, чтобы я пришла в уныние, в апатию, чтобы я рыдала. Даже похоронив Танича, на могиле и на кладбище не плакали: ни я, ни дочери, ни внуки... Пришли домой, сели за стол. Думали, сейчас в своём кругу расслабимся и можно будет поплакать. Но кто-то включил его песни – и мы стали улыбаться... Господи, какие мы счастливые люди, что Бог нам позволил много лет прожить с таким интереснейшим человеком!..
– Сейчас вы пишете стихи?
– Мне 84 года. Один Гёте до такого возраста писал, остальные поэты раньше закончили это дело.
– Вы задорный и весёлый человек по жизни?
– Весёлый! А чего плакать?! Мы страдаем, мучаемся, боимся и плачем от неизвестности, а когда всё известно – берём себя в руки и переживаем это.
– Вы как-то говорили в интервью, что в архиве Михаила Танича ещё есть стихи, которые не звучали в песнях и не публиковались...
– Он ежедневно писал песни и стихи. Дело в том, что я художественный руководитель группы «Лесоповал» и уже после смерти Танича сделала на его стихи и на музыку разных композиторов несколько альбомов. 8 альбомов по 12 песен. Слава богу, ещё есть несколько композиторов, мелодистов, которые могут создать музыку, соответствующую не только стихам, но и теме.
– Можно сказать, что группа «Лесоповал» – ваше совместное с Таничем детище?
– Он так считал, я, естественно, не соглашалась. Но группа существует 32 года, и последние 15 лет я руковожу коллективом, хотя уже не выхожу из дома. По одному ребята сами сюда приезжают. У нас певцов четыре человека. Каждый на свой разум репетирует, потом приезжают сюда, и я вношу правки. Какие это правки? Можно сказать, что режиссёрские. Всё-таки я видела заключённых. С трёх до тринадцати лет я видела их каждый день и, можно сказать, знаю бывших зэков как облупленных.
Я выросла рядом с Домом инвалидов. Там были бывшие фронтовики, без рук, без ног, с обожжёнными и изуродованными лицами, и там были бывшие зэки – доходяги, умирающие. Виноватые или нет – мы не знаем, но умирающие перед Богом все равны. И там, перед уходом в мир иной, они все задумывались о Боге. Это только кажется, что мы такие сильные и обойдёмся без Бога, а вот когда приходит этот последний миг, то каждый вспоминает о душе своей, вспоминает Бога.
В Доме инвалидов бывших зэков и бывших фронтовиков содержали вместе, их сюда свозили умирать. Ежедневно выезжала телега, на которой лежал труп, без гроба, их только закрывали тканью и везли, и звучал тележный скрип вместо похоронной музыки.
– Вам Михаил Исаевич рассказывал про лагерную жизнь?
– Он старался эту тему никогда не вспоминать. Кто вспоминает про то, как был приговорён к смерти, а потом всё-таки, слава богу, выжил?
– Значит, он в стихи вложил свои воспоминания... Спасибо вам большое за беседу, Лидия Николаевна, хотя я не выполнил свою задачу. Хотел написать материал про вас, но вы с Таничем неотделимы друг от друга...
Беседу вёл
Владимир Смирнов, член Союза писателей России