Иван Лизан: Об отличиях Донецка и Одессы
История с моей мамой, приехавшей после трёхнедельного отсутствия в одесскую квартиру и обнаружившая, что она обесточена из-за кражи автоматов из открытой электрощитовой на лестничной площадке, заставила меня задуматься о людях в Донецке и Одессе и отличиях данных городов.
Во-первых, воры украли электроавтоматы исключительно иностранного производства, дабы затем, понимая, что квартиры обворованных будут без света, продать данные автоматы в разы ниже их рыночной стоимости на Староконном рынке.
Во-вторых, не спасли хвалёные домофоны. Кража была глубокой ночью, когда все спали. Кражи носят массовый характер и отмечаются по всему городу.
В-третьих, соседи взъелись именно на мою маму, обвинив её в том, что это она должна была закрыть щитовую, но не сделала этого. О таки мелочах, как подмести на лестничной площадке и помыть там пол или вкрутить новую лампочку взамен перегоревшей, я даже писать много не буду: этим, когда я там жил, занимался лишь я.
В-четвёртых, вызвав электриков из ЖЭКа, мама столкнулась с тем, что два кренделя под руководством некоего Игоря, прибыв на место, принялись качать деньги: провод в квартиру заведен не тот, нужно его выдрать, завести новый, и вообще так как у вас в щитовой, уже давно никто не делает. Единственное, они забыли о том, что два года назад именно они всё это сделали.
Собственно, это была уголовно-фактологическая часть рассказа. Теперь же будет концептуально-сравнительная.
Одесса город хоть и красивый, но необычайно гнилой. Горожане в подавляющем своем большинстве безразличны друг к другу, зациклены на деньгах, понтах, которые можно продемонстрировать благодаря наличию денег. Это фактор деиндустриализации: промышленность в городе умерла, идеалом благодетели стал не рационалист-инженер или романтик-моряк своего торгового флота, не творческий интеллигент (музыкант, артист, художник), который всегда служил брендом артистичного города, а барыга с Привоза, ресторатор по типу Савелия Либкина, или же моряк-гастарбайтер.
Одесса — город барыг, биндюжников, и понаехавших, которые размывают местную идентичность, а сам город как социальный организм, утратив индустрию, лишившись денег для развития культуры, не в состоянии ассимилировать мигрантов, превратив их в одесситов. В итоге выходят одэсьцы, прибившие из Винницкой области, разговаривающие на смеси украинского и русского — суржике — и верящие в то, что Одесса — это большой 600-летний Коцюбеевск, а не имперский город. Собственно, город размывают мигранты с двух направлений: с южного, из Бессарабии, к которым, к слову принадлежит и автор данного текста, и с северного.
Отличия между двумя типами данных мигрантов существенны:
1. Южане — бессарабы, хотя и разговаривают на суржике, но, в подавляющем своём большинстве, русофилы и без особых проблем интегрируются в городскую ткань, становясь её частью. Что в Бессарабии напоминает об Украине? Разве что гривны и таблички на органах государственной власти. Речь часто или смешанная, или болгарская, гагаузская, молдавская;
2. Северяне — дети, собственно, Украины, так как север Одесской области и соседняя Винницкая область — ментальное и культурное продолжение центральной Украины. Северяне интегрируются хуже и постепенно превращают город в большой хутор.
Примечательно, но одними из основателей Одессы, собственно, были как раз выходцы из Бессарабии, ведь не даром же «Молдаванка» является одним из самых колоритных районов города.
А с началом гражданской войны и сменой Крымом юрисдикции, в городе стало куда больше выходцев из Западной Украины и покинувших Крым евроукраинцев.
К охуторению Одессы и её одичанию активно подключаются и коренные горожане, которые, обезумев от своих денег, принимаются качать права, пристраивать скворечники-балконы на фасадах своих многоквартирных домов, расширять балконы первого этажа, отгрызая общественные земли, или просто вести себя как дикари. Никуда не делась, а лишь усугубилась классическая Одесская беда — обилие МАФов — малых архитектурных форм — наливаек, ларьков, торговых павильонов, к которым присоединились стихийные торговцы. Если ранее одесская барахолка была лишь в районе Староконного рынка и примыкающих к нему улиц, то теперь её метастазы уже во всех районах города и многих дворах. Город умирает и убивает его деиндустрилизация и порождённые ею нищета с торгашеством.
В итоге получается забористый по своему бессмыслию и беспощадности коктейль, в котором, собственно, одесситов — меньшинство, как и города с горожанами. Реальной силой в городе становятся мещане-буржуа, бывшие крестьяне. В итоге, Одесса из города превращается в большой хутор.
Собственно, теперь, завершив рассказ об Одессе, можно перейти к Донецку и дончанам, за которыми наблюдаю ежедневно уже порядка полугода.
Ключевое, фундаментальное отличие данных — в Донецке нет моря, но есть индустрия.
Отсутствие моря означает, что в городе меньше представителей торгового капитала, меньше бездельничающих жён моряков, свихнувшихся на понтах и потребительстве. Индустрия позволяет кое-как очеловечивать вновь прибывших в город. Промышленный капитал через труд, необходимость получения специфических знаний, заставляет человека учиться и очеловечиваться. Промышленность в Донецке, несмотря на войну, сохранилась и работает в отличие от Одессы, где её успешно уничтожили.
Одесса — крупный город с двумя спутниками — Ильичевском и Южным — посреди степи. Вокруг исключительно сёла и небольшие районные центры с сельскими жителями или горожанами в первом поколении. Донецк — центр громадной городской агломерации, где грань между Макеевкой, Харцызском и Донецком весьма условна, а по пути в Горлову пейзаж разбавляют шахты и терриконы, на фоне которых поля выглядят некими недоразумением.
Потому в город из окрестностей съезжаются не столько крестьяне, сколько пролетарии. При этом город, благодаря сохранившейся промышленности и шахтам, принуждает человека через труд и обучение становиться лучше, обретая новые навыки, убивая в себе классическое сельское «как-то оно будет».
В итоге, если Одесса охуторяется, то в Донецке идёт опролетаривание и деградация интеллигентного рабочего в эдакого работягу с внешностью гопника.
Одессой управляют представители торгового капитала, который может лишь воровать, пилить собственность и возводить на морских склонах модные бунгало за сотни тысяч долларов. Донецком же руководят люди индустриального склада ума, представители капитала промышленного, те, кто обязан всему промышленности, шахтам и индустрии.
В Одессе снегопад — это двойное ЧП, так как сначала наступает транспортный коллапс из-за того, что коммунальные службы не работают, дороги не расчищены и утыканы брошенными машинами, которые горожане сами отрывают, а затем снег тает и затапливает одну из одесских низин, парализуя жизнь. Аналогично обстоит дело и ливнями: то по Вильямса текут реки воды, то Пересыпь утонула, то на Толбухина в подвалах черпают воду, а Среднефонтанская плывёт. И так из года в год, практически без изменений.
И тенденция, увы, негативная: если раньше затапливало низины, то теперь и обычные улицы — дороги смывает, асфальт уплывает, а передвигаться можно зачастую лишь в резиновых сапогах. Кстати, тротуары в Донецке сохранились куда лучше, чем в Одессе, где порой кажется, что живут одни автомобилисты, так как дороги ремонтируют каждый год, а о тротуарах забывают.
Донецк — полная коммунальная противоположность Одессы. Местные коммунальщики алчны — воруют снег с улиц и вывозят его в неизвестном направлении КАМАЗами, вооружены амкордоровской техникой, обладают численным превосходством над стихиями и чётким руководством, что позволяет не просто обеспечить движение по дорогам при сильном снегопаде, очистить трактором пути внутри двора многоквартирного дома (в Одессе такого ни разу не видел), но и высадить свыше миллиона роз и иных цветов на клумбах города. Одессе такой уровень коммунальной организации недоступен.
Собственно, если предположить, что в Одессу (не дай Бог) придёт война, то местные коммунальщики и ремонтники, скорее всего, на вызов сразу после окончания обстрела не приедут, решив, что коль война ещё не закончилась, то провода вновь порвёт осколками, а потому ремонтировать разрушенное бессмысленно. Дончане же приедут. И приезжают до сих пор. Собственно, местным коммунальщикам и ремонтникам нужно памятники из бронзы ставить уже сейчас.
Отличаются и люди: в Донецке они проще в общении, приветливее, в них меньше снобизма и признаков социального одичания. Дончанин активнее, серьёзнее и динамичнее расслабленного, медлительного и социально безразличного среднестатистического одесского буржуа или метросексуального хипстера.
Вызвано это, опять же, преобладанием промышленного капитала над торговым, а также тем, что война объединила горожан в большой организм, который выживает не за счёт отторжения своих частей, а благодаря сплочению их в одно целое.
Дополнительный фактор единения — бегство буржуазных элементов, проукраинских чиновников, тех самых «донецких», на Украину, где они осели, встроившись в постмайданную страну. Теперь «донецких» в городе и республике абсолютное меньшинство, зато дончан — подавляющее большинство.
Похоже, война дончанами переживается проще и не приводит к расчеловечиванию, в отличие от ускоренного социально-экономического краха, вызванного не совсем понятными для одесского обывателя причинами. Ведь судя по рассказам дончан, автоматы на лестничных площадках у них не воровали, а массового вскрытия квартир в период безвластия не было. Да, мародёрство есть, как в прифронтовой зоне, так и обстреливаемых районах города, и власть часто не в состоянии с ним совладать. Но квартиры в центре не вскрывают: с преступниками скорее разберутся по законам военного времени, чем будут играться в порядок, установленный уголовно-процессуальным кодексом.
Мобилизуют дончан не только ВСУ, стоящие на окраинах, комендантский час с 11 вечера до 5 утра, регулярные звуки залпов артиллерийских орудий, гудки металлургического завода, но и что-то такое, что одесситам, увы, уже практически неведомо. Наверное, это что-то — именно дух индустрии, создающий качественно иного, отличного от крестьянина и мещанина, человека.
Именно этого человека и не хватает Одессе. К сожалению, в рамках текущей Украины, провозгласившей грабёж, мародёрство, людоедство и сельское хозяйство приоритетами экономики, Одесса обречена на гибель и деградацию. Без промышленности и созидания через поколение от старой и доброй Одессы останется лишь Коцюбеевск, а одесситов победят одэсьцы.
Единственный способ спасти город, его жителей, дух и историю — освободить Одессу из плена евроукраинцев и заселить человеком индустриальным, способным творить и созидать.
В-третьих, соседи взъелись именно на мою маму, обвинив её в том, что это она должна была закрыть щитовую, но не сделала этого. О таки мелочах, как подмести на лестничной площадке и помыть там пол или вкрутить новую лампочку взамен перегоревшей, я даже писать много не буду: этим, когда я там жил, занимался лишь я.
В-четвёртых, вызвав электриков из ЖЭКа, мама столкнулась с тем, что два кренделя под руководством некоего Игоря, прибыв на место, принялись качать деньги: провод в квартиру заведен не тот, нужно его выдрать, завести новый, и вообще так как у вас в щитовой, уже давно никто не делает. Единственное, они забыли о том, что два года назад именно они всё это сделали.
Собственно, это была уголовно-фактологическая часть рассказа. Теперь же будет концептуально-сравнительная.
Одесса город хоть и красивый, но необычайно гнилой. Горожане в подавляющем своем большинстве безразличны друг к другу, зациклены на деньгах, понтах, которые можно продемонстрировать благодаря наличию денег. Это фактор деиндустриализации: промышленность в городе умерла, идеалом благодетели стал не рационалист-инженер или романтик-моряк своего торгового флота, не творческий интеллигент (музыкант, артист, художник), который всегда служил брендом артистичного города, а барыга с Привоза, ресторатор по типу Савелия Либкина, или же моряк-гастарбайтер.
Одесса — город барыг, биндюжников, и понаехавших, которые размывают местную идентичность, а сам город как социальный организм, утратив индустрию, лишившись денег для развития культуры, не в состоянии ассимилировать мигрантов, превратив их в одесситов. В итоге выходят одэсьцы, прибившие из Винницкой области, разговаривающие на смеси украинского и русского — суржике — и верящие в то, что Одесса — это большой 600-летний Коцюбеевск, а не имперский город. Собственно, город размывают мигранты с двух направлений: с южного, из Бессарабии, к которым, к слову принадлежит и автор данного текста, и с северного.
Отличия между двумя типами данных мигрантов существенны:
1. Южане — бессарабы, хотя и разговаривают на суржике, но, в подавляющем своём большинстве, русофилы и без особых проблем интегрируются в городскую ткань, становясь её частью. Что в Бессарабии напоминает об Украине? Разве что гривны и таблички на органах государственной власти. Речь часто или смешанная, или болгарская, гагаузская, молдавская;
2. Северяне — дети, собственно, Украины, так как север Одесской области и соседняя Винницкая область — ментальное и культурное продолжение центральной Украины. Северяне интегрируются хуже и постепенно превращают город в большой хутор.
Примечательно, но одними из основателей Одессы, собственно, были как раз выходцы из Бессарабии, ведь не даром же «Молдаванка» является одним из самых колоритных районов города.
А с началом гражданской войны и сменой Крымом юрисдикции, в городе стало куда больше выходцев из Западной Украины и покинувших Крым евроукраинцев.
К охуторению Одессы и её одичанию активно подключаются и коренные горожане, которые, обезумев от своих денег, принимаются качать права, пристраивать скворечники-балконы на фасадах своих многоквартирных домов, расширять балконы первого этажа, отгрызая общественные земли, или просто вести себя как дикари. Никуда не делась, а лишь усугубилась классическая Одесская беда — обилие МАФов — малых архитектурных форм — наливаек, ларьков, торговых павильонов, к которым присоединились стихийные торговцы. Если ранее одесская барахолка была лишь в районе Староконного рынка и примыкающих к нему улиц, то теперь её метастазы уже во всех районах города и многих дворах. Город умирает и убивает его деиндустрилизация и порождённые ею нищета с торгашеством.
В итоге получается забористый по своему бессмыслию и беспощадности коктейль, в котором, собственно, одесситов — меньшинство, как и города с горожанами. Реальной силой в городе становятся мещане-буржуа, бывшие крестьяне. В итоге, Одесса из города превращается в большой хутор.
Собственно, теперь, завершив рассказ об Одессе, можно перейти к Донецку и дончанам, за которыми наблюдаю ежедневно уже порядка полугода.
Ключевое, фундаментальное отличие данных — в Донецке нет моря, но есть индустрия.
Отсутствие моря означает, что в городе меньше представителей торгового капитала, меньше бездельничающих жён моряков, свихнувшихся на понтах и потребительстве. Индустрия позволяет кое-как очеловечивать вновь прибывших в город. Промышленный капитал через труд, необходимость получения специфических знаний, заставляет человека учиться и очеловечиваться. Промышленность в Донецке, несмотря на войну, сохранилась и работает в отличие от Одессы, где её успешно уничтожили.
Одесса — крупный город с двумя спутниками — Ильичевском и Южным — посреди степи. Вокруг исключительно сёла и небольшие районные центры с сельскими жителями или горожанами в первом поколении. Донецк — центр громадной городской агломерации, где грань между Макеевкой, Харцызском и Донецком весьма условна, а по пути в Горлову пейзаж разбавляют шахты и терриконы, на фоне которых поля выглядят некими недоразумением.
Потому в город из окрестностей съезжаются не столько крестьяне, сколько пролетарии. При этом город, благодаря сохранившейся промышленности и шахтам, принуждает человека через труд и обучение становиться лучше, обретая новые навыки, убивая в себе классическое сельское «как-то оно будет».
В итоге, если Одесса охуторяется, то в Донецке идёт опролетаривание и деградация интеллигентного рабочего в эдакого работягу с внешностью гопника.
Одессой управляют представители торгового капитала, который может лишь воровать, пилить собственность и возводить на морских склонах модные бунгало за сотни тысяч долларов. Донецком же руководят люди индустриального склада ума, представители капитала промышленного, те, кто обязан всему промышленности, шахтам и индустрии.
В Одессе снегопад — это двойное ЧП, так как сначала наступает транспортный коллапс из-за того, что коммунальные службы не работают, дороги не расчищены и утыканы брошенными машинами, которые горожане сами отрывают, а затем снег тает и затапливает одну из одесских низин, парализуя жизнь. Аналогично обстоит дело и ливнями: то по Вильямса текут реки воды, то Пересыпь утонула, то на Толбухина в подвалах черпают воду, а Среднефонтанская плывёт. И так из года в год, практически без изменений.
И тенденция, увы, негативная: если раньше затапливало низины, то теперь и обычные улицы — дороги смывает, асфальт уплывает, а передвигаться можно зачастую лишь в резиновых сапогах. Кстати, тротуары в Донецке сохранились куда лучше, чем в Одессе, где порой кажется, что живут одни автомобилисты, так как дороги ремонтируют каждый год, а о тротуарах забывают.
Донецк — полная коммунальная противоположность Одессы. Местные коммунальщики алчны — воруют снег с улиц и вывозят его в неизвестном направлении КАМАЗами, вооружены амкордоровской техникой, обладают численным превосходством над стихиями и чётким руководством, что позволяет не просто обеспечить движение по дорогам при сильном снегопаде, очистить трактором пути внутри двора многоквартирного дома (в Одессе такого ни разу не видел), но и высадить свыше миллиона роз и иных цветов на клумбах города. Одессе такой уровень коммунальной организации недоступен.
Собственно, если предположить, что в Одессу (не дай Бог) придёт война, то местные коммунальщики и ремонтники, скорее всего, на вызов сразу после окончания обстрела не приедут, решив, что коль война ещё не закончилась, то провода вновь порвёт осколками, а потому ремонтировать разрушенное бессмысленно. Дончане же приедут. И приезжают до сих пор. Собственно, местным коммунальщикам и ремонтникам нужно памятники из бронзы ставить уже сейчас.
Отличаются и люди: в Донецке они проще в общении, приветливее, в них меньше снобизма и признаков социального одичания. Дончанин активнее, серьёзнее и динамичнее расслабленного, медлительного и социально безразличного среднестатистического одесского буржуа или метросексуального хипстера.
Вызвано это, опять же, преобладанием промышленного капитала над торговым, а также тем, что война объединила горожан в большой организм, который выживает не за счёт отторжения своих частей, а благодаря сплочению их в одно целое.
Дополнительный фактор единения — бегство буржуазных элементов, проукраинских чиновников, тех самых «донецких», на Украину, где они осели, встроившись в постмайданную страну. Теперь «донецких» в городе и республике абсолютное меньшинство, зато дончан — подавляющее большинство.
Похоже, война дончанами переживается проще и не приводит к расчеловечиванию, в отличие от ускоренного социально-экономического краха, вызванного не совсем понятными для одесского обывателя причинами. Ведь судя по рассказам дончан, автоматы на лестничных площадках у них не воровали, а массового вскрытия квартир в период безвластия не было. Да, мародёрство есть, как в прифронтовой зоне, так и обстреливаемых районах города, и власть часто не в состоянии с ним совладать. Но квартиры в центре не вскрывают: с преступниками скорее разберутся по законам военного времени, чем будут играться в порядок, установленный уголовно-процессуальным кодексом.
Мобилизуют дончан не только ВСУ, стоящие на окраинах, комендантский час с 11 вечера до 5 утра, регулярные звуки залпов артиллерийских орудий, гудки металлургического завода, но и что-то такое, что одесситам, увы, уже практически неведомо. Наверное, это что-то — именно дух индустрии, создающий качественно иного, отличного от крестьянина и мещанина, человека.
Именно этого человека и не хватает Одессе. К сожалению, в рамках текущей Украины, провозгласившей грабёж, мародёрство, людоедство и сельское хозяйство приоритетами экономики, Одесса обречена на гибель и деградацию. Без промышленности и созидания через поколение от старой и доброй Одессы останется лишь Коцюбеевск, а одесситов победят одэсьцы.
Единственный способ спасти город, его жителей, дух и историю — освободить Одессу из плена евроукраинцев и заселить человеком индустриальным, способным творить и созидать.