Есть ли в вашем роду каторжане? Эти фамилии на Руси давали людям с тёмным прошлым

Иногда самое глубокое прошлое семьи скрыто в самом привычном — в нашей фамилии.

В центральной России многие родовые имена рассказывают о профессии или отчестве далекого предка. Но есть и другая история, более суровая. Она зашифрована в фамилиях, которые разрослись по Уралу и Сибири в те времена, когда эти земли осваивались не только вольными переселенцами, но и теми, кого отправили туда насильно — каторжанами и ссыльными. Эти имена стали немыми свидетельствами личных драм и целой эпохи.

Социальная смерть и новое рождение

Освоение сибирских просторов шло рука об руку с системой наказаний Российской империи. За Урал отправляли не только уголовников, но и раскольников-старообрядцев, бунтовщиков, политически неблагонадежных. Каторга в те времена приравнивалась к смерти в обществе. Обратной дороги для большинства не существовало.

В этом новом, жестоком мире старая идентичность стиралась. Бывшего дворянина или крестьянина в официальных бумагах могли записать просто: «Ивашко, Микитин сын». Подлинное имя заменялось прозвищем — меткой, которую давали надзиратели или такие же несчастные соседи. Это прозвище могло отражать характер («Бесшабашный»), прошлое преступление («Душегуб»), физический изъян или просто быть уничижительной кличкой. Когда у такого ссыльного рождались дети, именно это прозвище ложилось в основу новой родовой фамилии. Так в сибирских церковных книгах начинали появляться Беспамятновы, Варнаковы, Непомнящие и Каторгины.

История адмирала Фёдора Соймонова — хрестоматийный пример этой ломки личности. Оказавшись в ссылке при Анне Иоанновне, он для всех стал просто «Федькой-варнаком». Позже, когда чиновники уже искали помилованного мужчину, он с горечью отвечал, что Фёдор Соймонов исчез, остался лишь несчастный Федька, сын Ивана. Человек был стерт и собран заново под другим именем.

Расшифровка рода: о чём могут рассказать такие фамилии

Эти наследственные имена можно условно разбить на несколько типов, каждый из которых проливает свет на возможную судьбу пращура.

• Клички, застывшие во времени. Самый частый случай. Уголовное прозвище превращалось в фамилию для потомков. Разбойник мог войти в историю семьи как Кистенев (от кистеня — ударного оружия) или Гасилов (тот, кто «гасил» жизни). Вор становился родоначальником Копейкиных или Рублёвых. Фамилии Душегубов или Резаковых говорят сами за себя. Порой прозвища брали начало от быта: Кошовкин (от кошовки — простых саней), Унтайкин (от унтов — меховой обуви).
• Фамилии-клейма. Власть физически метила тех, кого считала опасными. Пока в XVIII веке не отменили уродующие телесные наказания, преступник мог лишиться носа, уха или пальцев. Позже их место заняли выжженные на лице буквы: «В» (вор) или «К» (каторжник). Отсюда — Безносовы, Карнаухины (от «корноухий»), Беспалые, Клеймёновы. Иногда фамилия напоминала об орудии наказания: Батогов (батог — палка для наказания), Розгин, Кошкин (от «кошки» — плети с несколькими хвостами).
• Указатели на карте. Новую личность нередко определяли по точке на карте, откуда человек прибыл. Так возникали Вяткины, Калугины, Москвитины. Если ссыльный был из числа военнопленных, фамилия могла указывать на его происхождение: Литвинов, Немчинов (от «немец» — любой иностранец), Чудинов (от «чудь» — собирательное название финно-угорских народов). Порой в фамилии фиксировалось место отбывания наказания (Нерчинский) или вид работ (Солеваров, Рудокопов).
• Немой протест: фамилии-отказы. Здесь мы сталкиваемся с уникальным социальным феноменом — сознательным отвержением фамилий владельцев заводов и рудников. На уральских заводах, где труд каторжан был основой производства, даже получив волю, бывшие работники никогда не брали фамилию своего бывшего хозяина. В центральной России крепостных часто записывали по фамилии помещика (Кузьмин-Караваев, например), но на Урале это было табу. Ненависть к известным своей жестокостью Демидовым или Строгановым была столь глубока, что даже среди свободного населения в этих краях до XX века практически не находилось людей, которые добровольно носили бы эти «барские» фамилии. Это был своеобразный родовой бойкот, пронесенный через поколения.

Безусловно, сегодняшний носитель фамилии Карнаухин не обязательно ведет род от каторжанина с отрезанным ухом. История языка и имен сложна. Однако сама география, плотность и безжалостная образность целого пласта урало-сибирских фамилий заставляют прислушаться. За ними часто стоит не личная воля, а тяжкая длань государства, сломавшая жизнь, и невероятная сила духа, позволившая начать всё сначала в суровом краю.