В люке

Ранняя весна на Нарочи весь день, а ночью – еще совсем зима. Все, что днем растаяло, опять замерзло и хрустит под ногами.
Электрик выключил освещение со стороны леса и, пробираясь в темноте к зданию турбазы, химик по кличке Фельдмаршал упал в люк. Там было неглубоко, в человеческий рост. Он сидел, скорчившись на дне, и не мог пошевелиться от боли — падая, ударился о край. Никогда в жизни Фельдмаршалу еще не было так больно. Он подумал, что–то себе сломал, наверное, ребро и обрадовался. «Травма на производстве, меня положат в Мядельскую больницу, переведусь на Минскую и растяну время лечения на весь оставшийся срок.»
В люке было тепло и сухо. Фельдмаршал осторожно присел на большой, как штурвал, вентиль парового отопления и закурил. Вспомнил драку в тридцать четвертой камере с борисовскими бакланами.
Тридцать четвертая на первом этаже была полуголодная. Все сидели на тюремной пайке. Передачи слали только Фельдмаршалу и деревенскому деду по кличке «Пожарник». Дед пытался сжечь дом своего зятя — председателя колхоза. Камера была рабочая, но деньги, которые переводил зекам на тюремные счета завод Термопласт, каждый тратил, как хотел. Покупали всякую ерунду: конверты, мочалка, сигареты с фильтром, сливочное масло. Фельдмаршал взялся за дело, составил коллективный заказ. Установил обязаловку – четыре рубля с пяти шли на общие нужды. С целью экономии средств масло заменил сливочным маргарином. Больше сахара. Зэку выдают спичечный коробок сахара. Для городских, привыкших к сладкому, этого мало. Молодняк от недостатка глюкозы дерется. В той камере мирно, где много сахара и сигарет. Сигареты взял самые дешевые — Памир. Много. Теперь и курева стало достаточно и не нужно просить попкаря, чтобы одалживал в соседней камере. В тридцать пятой, конечно, не откажут, но накидают в целофановый пакет ломаных сигарет или вообще, насыпят махры...
С борисовскими Фельдмаршал залупился из–за Пожарника. Пожарник оказался дед не простой. С первого дня от предложенной доли с тощего общака Пожарник отказался, но и своей передачей с камерой делиться не стал. За общий стол садиться не захотел, раскладывал еду на шконке на полотенце. У Пожарника был рак желудка, он знал об этом. Деду было тяжело забираться на верхние нары, и Фельдмаршал уступил ему место внизу. С появлением Пожарника каждое утро в камеру стали давать больничку. Диету борисовские взяли себе — делили на четверых. Глядя на это, Фельдмаршал не выдержал и сказал, что отметать пайку – западло, крысятничество. Если узнают, отпетушат уже в этапке. Борисовским это не понравилось.
Коля Стос был самым глупым из борисовской четверки. Кличка у него была «Молодой». Однажды, не дождавшись окончания завтрака, он пошел и сел на светлану, даже не сказав ритуальное «Никто не ест?». Фельдмаршал в это время ел. Для Фельдмаршала это был вызов, тяжелое оскорбление. Если бы Фельдмаршал такую выходку Коле спустил, его положение в зековской иерархии понизилось бы на несколько позиций...
Когда Фельдмаршал подошел к нему, Молодой расслаблено сидел на унитазе и счастливо улыбался, словно ребенок на горшке. Сложенной лодочкой ладонью Фельдмаршал залепил Молодому по уху.
Конечно драться одному с четырьмя невозможно. Борисовские Фельдмаршала сильно избили...
— Вам повредили надкостницу, — сказала молодая женщина — тюремный врач. Я обязана написать рапорт в оперчасть.
Длинными прохладными пальцами она надавливала Фельдмаршалу на ребра. Ему было больно.
— Как вас зовут? – спросил Фельдмаршал.
— Екатерина Михайловна, — сказала она и сразу же добавила:
— Я не имею права вести с вами такие разговоры.
— Будете меня лечить? – спросил Фельдмаршал просто так. Ему не хотелось уходить из медицинского кабинета в тюремную камеру.
— Лечить вас нет необходимости, заживет само, если не будете тревожить. Могу дать вам что–нибудь общеукрепляющее.
— У вас есть витамин Ю, спросил Фельдмаршал.
Она улыбнулась и сказала:
Такого витамина не бывает. За что вас посадили?
— За изнасилование, — неожиданно для себя сказал Фельдмаршал.
— Она снова рассмеялась. «Смешливая», — подумал Фельдмаршал. Посмотрела бумаги у себя на столе и сказала:
— Статья сто шестидесятая. Это что такое, какая–нибудь спекуляция?
— Да, спекуляция, — чтобы не объяснять сказал Фельдмаршал.
— Джинсы можете продать? – спросила она шутливо.
— Да что продать, я вам их подарю. Хотите, я скажу вам, какой у вас размер. Сорок шестой. Я угадал? – сказал Фельдмаршал
— Угадали, — сказала она вдруг совершенно серьезно.
— Так давайте свой телефон?
— Запоминай, сказала она, записывать нельзя...
Фельдмаршал сидел в яме и смотрел в очерченное окружностью люка, словно в планетарии, звездное небо. До конца срока оставалось три месяца и девять дней. Мысль об этом наполняла его сердце счастьем.

Написал rabina1950 на microproza.d3.ru / комментировать