Серебренников считает, что Шнур - реинкарнация Высоцкого, а Арбенина - Лермонтова

Режиссер Кирилл Серебренников, побывав в гостях у Дианы Арбениной в программе «Последний герой» на НАШЕМ Радио, рассказал читателям НСН о том, чем Шнуров напоминает ему Высоцкого и почему, имея возможность работать в любой точке мира, он предпочитает оставаться на родине.

Диана Арбенина: - Я начну с того, что  поздравляю тебя с днем рождения «Гоголь-Центра». С очередной годовщиной.

Кирилл Серебренников: - Да, спасибо, ты феерично приняла участие в празднике по этому поводу. Вы с Чулпан Хаматовой сделали номер, который потребовал какой-то невероятной подготовки, песню «Южный полюс» пели по слову каждая. И это помимо прочего был еще такой цирк «Дю Солей», то есть вы себе создали как можно больше проблем.

-  Не мы, а Чулпан. Я к этому не имела никакого отношения.

- Да, и ты забывала слова из собственной песни.

– Самое ужасное было, когда мне написала моя подруга, которая посмотрела всё действо: «Да, классно, что вы спели припевы по слову, здорово было бы, если спели еще куплеты».

– У вас было просто абсолютное смешение голосов и в какой-то момент вы превратились в одно существо. Это было невероятно круто, невероятно, что такая идея номера обрела плоть.

– Я помню, в свое время две мои фанатки пошли на небольшую хитрость. Они подошли ко мне и сказали, что Кирилл Серебренников приглашает меня на спектакль, а потом я узнала, что они точно так же подходили к тебе и говорили, что Арбенина хочет прийти к тебе на постановку.

– А я очень хорошо запомнил нашу с тобой встречу, даже хотел сохранить некий артефакт, потому что ты была в каком-то поэтическом припадке, ты, в принципе, никому не давала говорить. Просто все люди на  тусовке заткнулись и слушали твои стихи. Они были прекрасны, но ты говорила: «Я сейчас быстро напишу любое стихотворение. Ну-ка говорите мне». И тебе подкидывали темы, ты брала салфетки и на них писала какие-то строфы, читала их, тут же выбрасывала. Я и думаю: «Собрать их, что ли». И потом я у тебя спросил: «А какого поэта русского ты любишь?», а ты ответила: «Я люблю Лермонтова».

– Не Тургенева?

– К счастью, нет.

– Я могла сказать «Тургенева»!

– В тот день ты любого могла назвать. Я подумал: «Так она не просто любит Лермонтова, она сама - Лермонтов». И я подумал, что если бы что-то делал про него, то я бы позвал тебя играть поэта.

- Перейдем от поэзии к музыке. Я знаю, тебе нравится Сергей Шнуров, почему?

-  Мне кажется, он - какая-то реинкарнация Высоцкого. У Высоцкого несколько ипостасей, есть ипостась гражданская. Есть «Кони привередливые» и прочие, а есть другая ипостась, смеховая, балаганная, карнавальная. И мне кажется, Шнур соблюдает шутовскую интонацию, которая есть, например, в песне «Ой, Вань, гляди какие карлики».  Сегодня Шнур в нашем сознании выполняет ту же функцию, которую в свое время выполнял Высоцкий этими смешными песнями. Поёт про то, что очевидно, отвратительно и противно, пошло и гнусно, и тупо, но через его, так сказать, «обсиралки» оно оказывается вдруг смешным, нелепым и как бы исчезает в наших глазах. Например, в песне «Москва, по ком звонят твои колокола?» очень точные слова,  народные рифмы. И мне кажется, это честная музыка, которая не притворяется умной, но при этом очень хорошо, профессионально и умно сделано. Создана умными, интеллигентными людьми.

– Идем дальше.  Я тут ознакомилась с твоей краткой творческой биографией и просто, извини, обалдела. За те семь лет Кирилл Серебренников снял, одиннадцать видеоклипов, два документальных фильма, четыре телеспектакля, одну видеоартовскую картину, один музыкальный телефильм. Я продолжаю: три многосерийных проекта, два о музыке, третья о кино. И около ста рекламных роликов. Как ты это успел?

– Молодость. Когда прёт, когда каждый день ты куда-то едешь с выпученными глазами, снимать какие-то утром ролики, вечером у тебя эфир, ночью у тебя монтаж, днем у тебя что-то еще. Я помню, что вообще дома ночевал как-то эпизодически. Но это самое интересное и лучшее время. Мне кажется, такая молодость, когда ты не знаешь, и это хочешь, и то, и это.

–  Что касается театра, это началось еще в школе?

– Да, это было еще в школе. А потом еще в университете я организовал студенческий театр и стал этим заниматься. Я всегда хотел кино снимать, но в Ростове-на-Дону не было никакого кино. Вернее, оно начало быть, когда я пришел на телевидение и стал делать «документалки». Мне было интересно через документальную фактуру, как бы опознавать жизнь.

– Как ты познакомился с авангардным театром?

–Я встретил человека, который мне рассказал про современный театр,  показал на кассете спектакль Питера Брука, оперу «Кармен». Я вообще обалдел, артистку, которая там играла, до сих помню, хотя прошло уже столько лет! Она пела волшебным голосом, при этом курила, висела вниз головой, в песке валялась и для меня, человека, который не видел, чтобы люди так себя вели живьем, для меня это был шок, переворот всего. Всего лишь спектакль Питера Брука, его не самый классический, не самый канонический спектакль, который потряс детское воображение. Дальше я стал читать, ходить в библиотеку, ходил в театры и прочее.

– Когда тебе в голову пришло сломать классический театр?

– Я его не ломал. Я тебе честно скажу, я просто воспитан на другом театре, на другой музыке. Когда я лет в десять-двенадцать лет приезжал в Москву, к моим близким людям, обязательно шел в Театр на Таганке. Смотрел все спектакли Любимова. Для меня только этот театр и был естественным, приятным и нормальным. Или с музыкой. Меня спрашивают, почему я люблю новую академическую музыку или к классической музыке отношусь с легкостью. Вот парадокс. У меня были пластинки, там «Бременские музыканты», «Алиса в стране чудес», ну детские пластинки, но каким-то неведомым образом, среди них оказалась пластинка, которая называлась «А.Н.С. Музыка». Написанная разными композиторами Эдисон Денисов, Губайдуллина , Шнитке, Артемьев для синтезатора А.Н.С, Александр Николаевич Скрябин. Первая советская пластинка со сложной и очень экспериментальной, новаторской музыки. Я вот в детстве слушал эти звуки странные, эта музыка будила во мне воображение. Она мне не была чужеродной, от неё  мне представлялись какие-то другие миры.

– У тебя же есть идея проекта, связанная с Чайковским, расскажи о ней.

– Я расскажу, это целая эпопея, фильм «Чайковский». Я хотел снять этот фильм, мы с Юрием Арабовым  даже написали сценарий. Начали просить деньги в министерстве культуры, нам сначала их дали, но попытались оказать влияние на содержание этого фильма через прессу, через скандал, через дискуссию «Был ли Петр Ильич гомосексуалистом или нет».  Эта дискуссия и та гнусность, которая в прессе лилась на всё это, я просто считаю, что была создана эта ситуация, когда люди от упоминания Чайковского отпрыгивали, потому что скандальная ситуация. Серебренников снимет фильм про гомосексуализм! Мне было глупо оправдываться.

– А как ты перебрался в  Москву?

– Я стал переезжать в Москву постепенно, после того, как получил «ТЭФИ». Её не давали раньше региональным телекомпаниям, но я получил первый приз, который уехал из Москвы. Он был за режиссуру, получил в 98-м году. Мне было после предложено работать на авторском телевидении, и я стал снимать работы, среди прочих, сериал «Темная аллея» по Бунину, который читала Алла Сергеевна Демидова. Впервые я увидел Аллу Сергеевну на спектакле «Деревянные кони», где она играла. Это тогда произвело на меня сильное впечатление. Я очень сильно её люблю, потому что она - настоящий художник, настоящий артист. При малейшей возможности работать вместе, мы что-то делаем. Было пять поэтических представлений, поэтому возникла идея сделать в «Гоголь-Центре», в рамках проекта «Звезда», её версию ахматовской «Поэмы без героя», которую она замечательно читает.

– Она меня кое-каким образом спасла. Когда приехала из Магадана, я была очень открытая, серьезная. Я тогда не улыбалась, дело в том, что по неосторожности я в 17 лет осталась без переднего зуба, мне вставили другой и он начал чернеть. Я думала, что всё, это катастрофа. Можешь себе представить такую грымзу, которая приехала из Магадана, не улыбается и поёт. А мне улыбаться хочется, я ведь открытый человек.

– Кстати, у Чайковского также, он не улыбался ни на каких фотографиях, потому что у него была проблема со стоматологией, у него выпадали зубы, и мы не знаем, как улыбался Чайковский.

– Я его понимаю.Так вот, в начале коллеги по цеху надо мной смеялись, а потом  и вовсе поставили клеймо «до свидания». Но однажды ко мне подошла Алла, просто погладила по голове и сказала, что я очень хороший поэт. Я тогда впервые услышала, чтобы  меня назвали поэтом. В этот момент я начала активно писать стихи. Я ей звонила и спрашивала: «Почему все пьют водку, а я пишу стихи?» Она говорила, что хуже было бы, если всё было наоборот. Снова меняем тему.  Ты ведь можешь работать везде в мире. Для тебя же нет нигде границ, а ты работаешь в России.

– Возможности. Россия - страна возможностей. Это, как золотая лихорадка в 20-х и 30-х годах в Америке, когда туда бросается куча людей, потому что страна возможностей. Есть возможности, но есть и опасности. Можешь на мину наступить, могут ограбить, но при этом есть энергия, есть что-то заставляющее нас отправляться на какие-то приключения и авантюры. Интересно работать в искусстве, когда есть запрещенные и табуированные зоны.

– А вас за «Мученика» когда-нибудь имели? Мне кажется, это самый смелый спектакль.

– Нет, видишь, его можно поставить в России! Да, и сейчас мы делаем спектакль, о котором говорят: «Вы с ума сошли».  Это спектакль «Машина Мюллер» по Хайнеру Мюллеру, текст Сати Спиваковой, Кости Богомолова, Саши Горчилиной. И всё время говорят: «Там голые люди на сцене». Я отвечаю: «И что?» Вот, как раз вижу альбом группы «Ночные снайперы», который называется «Выживут только влюбленные», где на обложке обнаженная солистка Диана Арбенина.

– Это удивительный взгляд, потому что редкость сейчас услышать, что у нас бурление. Обычно слышишь совершенно другие мнения. Например, что уже застой, что уже всё прошло и всё плохо.

– Понимаешь, сейчас есть много плохого и застой есть, но я чувствую, что есть возможности.

– Что для тебя главного в зрителе?

– Знаешь, я очень рад, что к нам приходят самостоятельно мыслящие люди. И эта способность на акт мышления  отличает наших зрителей. Они бесстрашны. Как однажды оказалось, сейчас самая большая их фобия – прийти куда-то и увидеть что-то такое, что не понравится. Они заплатили деньги и им не понравилось. Вот проблема, которая способна разорвать человека на части. А к нам приходят люди более любопытные. Им что-то нравится, что-то не нравится, но они идут дальше. Они не хотят уничтожить художника, который сделал что-то такое, что им не понравилось. Они не хотят его расстрелять. У них есть толерантность - слово, которое сейчас ругается, не знаю почему. А я считаю, что толерантность – прекрасное свойство. Уважение к инакомыслию, к другим людям, к другим мыслям. У нас приходят люди, которые понимают, в какой театр они идут, что они там увидят. Как бы уверенные в себе люди. Это очень приятно, они знают себе цену. Мне кажется, у нас самая крутая публика.

–Хорошо, что ты работаешь здесь, что ты работаешь в России, что можно сбежать в «Гоголь-центр» и покуражиться там, почувствовать, что для искусства нет специально выделенного времени.

–  Вот, когда у нас был юбилей, в котором ты приняла участие, то Валерий Печейкин, наш драматург, который постоянно с нами пишет много пьес,  сказал, что живет с ощущением свободы. Как будто есть свобода. Это диагноз. Надо жить с ощущением, что сейчас самые лучшие времена. Есть полный спектр любых возможностей. Есть всё, чтобы состояться. Если жить с обратным ощущением, то ничего не получится. Надо жить с открытым забралом, глазами и сердцем. Жизнь всё же понятие круглосуточное.