Воспоминания. Осколки. Продолжение.
Однажды Герман Плисецкий попросил меня разрешения привести Халифа ко мне в гости. Возможно Халиф был голоден, а у Германа не было денег, чтобы накормить его ужином в ресторане. Я тогда жила у маминой подруги детства Лизы Шаргородской в 1-м Люсиновском переулке, тогда он назывался Ремизовский. Герман и Халиф пришли, мы поужинали, кроме нас троих была еще дочь Лизы Нэла, моя подруга. Разговаривали о поэзии, о новинках литературы и театра, словом светская беседа. Халиф за весь вечер не проронил ни слова, буквально ни одного слова. Назавтра Герман спросил у меня как мне Халиф. Я сказала, что смотреть на него приятно, но он удивительно молчалив. Спросила: «Он что всегда молчит?» Герман сказал: «Понимаешь, какое дело, я ему сказал, что у вас нельзя материться, ни одного матерного слова нельзя произнести и так как он не был уверен, что сможет хотя бы одну реплику произнести без матерных слов, что счел за благо вообще никаких слов не произносить». Надо сказать, что мат тогда у интеллигенции был в моде. В любой редакции любого журнала можно было услышать мат, даже в «Новом мире», а уж про «Юность» я и не говорю.
Халиф был уверен, что он поэт и решил вступить в Союз писателей. На заседании, где решался вопрос о его вступлении, председательствовал Лев Ошанин. Я была на одном таком заседании, когда в Союз писателей принимали и приняли моего друга Сашу Родина. Я знаю, что разговор там бывает серьезный. После этого разговора как-то вырисовался образ бездельника и циника. Я хочу сказать несколько слов о Льве Ошанине…. Он был автором текстов к огромному количеству патриотических песен и поэтому был человеком богатым, чиновным и влиятельным. У меня он особой симпатии не вызывал. Он как-то написал на кого-то эпиграмму, в которой были такие строчки:
Ты можешь, так или иначе,
Смартынить или спастерначить…
Отсюда вы можете сделать вывод, что Леонид Мартынов был настолько уважаемым поэтом, что попал в одну обойму с Пастернаком. На эту эпиграмму ленинградский поэт Бронислав Кежун ответил эпиграммой на Ошанина, в которой были строчки:
Ты можешь сельвинячить и смирнячить,,
Но – умоляю! – только не ошань!
Но вернемся на заседание, где Льва Халифа принимали в союз писателей. Его не приняли и в заключительном слове Лев Ошанин сказал: «Знаете Халиф, когда я здесь слушал Ваши циничные разговоры, мне очень хотелось дать Вам в морду». И Лев Халиф, роскошный красавец, сидя в свободной позе нога на ногу, пошевелил ногой и ответил обращаясь к Ошанину на ты: «Ну если тебе очень хотелось, то надо было дать». За это я Халифу все грехи простила.
Прежде чем поместить в ЖЖ текст, который вы прочли выше, я попросила мою племянницу Марину Березину на всякий случай посмотреть нет ли в интернете упоминаний о Льве Халифе. Я была уверена, что нет, но на всякий случай решила проверить. Каково же было мое удивление!... Каково же было мое изумление!... Каково же было мое потрясение!... когда обнаружилось, что в интернете о Льве Халифе очень много информации, в частности статья в Викепедии. Оказалось, что Лев Халиф (кстати он оказался не азербайджанцем, а чистокровным евреем) очень известный и очень плодовитый поэт. И не только поэт, он писал еще и прозу, в частности роман, который называется «ЦДЛ». Евгений Евтушенко упомянул об этом «…и бывший московский сутенер, сочинивший роман «ЦДЛ», на единственном, хорошо знакомом ему материале, занимались коммунальными выяснюшками, кто из них «агент КГБ». Я не знаю, почему Евтушенко назвал Халифа сутенером, а в стукачестве (агент КГБ) тогда все друг друга подозревали.
Когда я познакомилась со Львом Халифом, он был человеком, которого не приняли в лит.институт, он пытался туда поступить, не печатали, не приняли в Союз писателей СССР. Потом все изменилось, поперла карьера: в 1964 году вышел первый сборник его стихов. Чтобы в то время вышел сборник стихов, эти стихи должны были быть не только патриотическими советскими, но активно советскими, агрессивно советскими. Других тогда не публиковали. Многим моим друзьям, талантливым поэтам Володе Львову, Герману Плисецкому не удалось не опубликовать ни строчки, да и Иосифу Бродскому это не удалось. А вот Халиф опубликовал, значит начальству потрафил.
В начале 1970-х его приняли в союз писателей СССР, а в 1974 году он демонстративно из него вышел. В 1977 году Халиф эмигрировал в США, где жил в Нью-Йорке до конца своих дней. К нему хорошо относился Довлатов, который шутя говорил о нем, что он помесь тореадора с быком. Узнав это, я страшно испугалась, что чуть было не поместила в своем ЖЖ информацию, порочащую замечательного человека. Я позвонила своей главной подруге Наташе и рассказала ей, как чуть не попала впросак, чуть не опростоволосилась, а Наташа сказала, что поскольку все, что я написала – чистая правда, то пост поставить нужно, в нем много примет времени, много деталей, в которых отразились время и нравы. А поскольку Халиф оказался гением, то эта информация приобретает особый интерес, ее можно назвать «Непутевая юность гения». Наташа еще сказала, что может быть известность и достоинство Халифа в Викепедии несколько преувеличены и она, Наташа, и я, мы обе любим и читаем стихи и наши друзья любят и читают поэзию, но почему-то стихов Льва Халифа мы не знаем. Выходит, что они не расходились даже в цитатах. А оказалось, что одно четверостишье Халифа я знаю, его процитировал Гроссман в романе «Жизнь и судьба» без указания автора. Вот оно:
- Из чего твой панцирь, черепаха? -
Я спросил и получил ответ:
- Он из пережитого мной страха -
И брони надежней в мире нет!
Это прекрасные стихи. Автор не только замечательный поэт, он еще и мудрец, философ, и возможно он написал это о себе, о своем панцире. Это стихотворение известно в нескольких вариантах, а наличие вариантов говорит о том, что эти стихи уже стали фольклором.
Словом, я послушала Наташу и вывалила это все в ЖЖ. А вы сами можете воспользоваться интернетом и судить о Халифе и о моем поступке.