Журналист: трусливый Путин бросил русских в черную дыру
Владимир Путин был взвешен и найден очень легким. Он струсил наказать виновных за Рязань, струсил наказать виновных за «Курск», струсил наказать виновных за «Норд-Ост», струсил наказать виновных за Беслан, струсил наказать виновных в убийстве Aнны Политковской.
Очень многие обстоятельства бесланской трагедии подробно обсуждались в течение прошедших десяти лет, но два главных, на мой взгляд, вопроса не только не получили ответа, на даже крайне редко формулировались и растворились в массе других: о числе заложников и террористов, об огнеметах и танках, об обстоятельствах первого взрыва, неразберихе в штабе и т. д.
Вопрос первый: как могло оказаться, что среди бесланских террористов было несколько человек – включая одного из их главарей Ходова – отпущенных на свободу незадолго до нападения на школу? Ни один из них не был освобожден по решению суда. Все они были выпущены из тюрем и изоляторов не вопреки желанию силовиков, а по их сознательному решению. Лица, задержанные российскими спецслужбами как подозреваемые террористы, могут оказаться живыми на свободе только в одном качестве: в роли завербованных агентов этих спецслужб. Получается, что бесланская трагедия с самого ее начала до финала – от ее организации до залпа из огнемета по залу с детьми заложниками – была преступлением российской государственной власти.
По сходному сценарию разворачивался и «Норд-Ост». Оставшийся в живых террорист Теркибаев, завербованный агент спецслужб, выйдя из здания невредимым и свободным, успел затем дать сенсационное интервью Анне Политковской, опубликованное в «Новой газете», и только после этого был ликвидирован. А один из организаторов теракта Эльмурзаев руководил службой безопасности крышуемого спецслужбами «Прима-банка», на инкассаторских машинах которого передвигались по Москве террористы. На «учениях» в Рязани подложившие в подвал жилого дома мешки с гексогеном и взрыватель приехавшие из Москвы офицеры центрального аппарата были вычислены и блокированы рязанским УФСБ, и их задержание в последний момент отменил своим приказом Патрушев.
Среди обозревателей, в течение многих лет неизменно отстаивающих позицию спецслужб в связанных с ними скандалах и на сфабрикованных ими судебных процессах, выделяется своей неутомимостью и пассионарностью Юлия Латынина. Она неоднократно разъясняла, оправдывала и пропагандировала на страницах «Новой газеты» и в эфире «Эха Москвы» практику применения пыток и бессудных казней подозреваемых, то есть в принципе любых граждан России, произвольно назначенных таковыми представителями спецслужб. Но вот как та же Латынина вынуждена была комментировать рязанские «учения», цепляясь за спасительное словечко «очковтирательство» в попытке сохранить остатки репутации спецслужб, режима, Путина и своей собственной: «Когда офицеров практически поймали с поличным, им не осталось ничего другого, как нести какую-то чепуху о том, что в мешках сахар, и про «проверку бдительности».
Тогда единственное, что могло спасти репутацию режима и лично Путина, – это немедленное увольнение Патрушева и гласный суд над всеми, кто был причастен к «очковтирательству, переходящему в терроризм». Гласного суда над террористами в погонах не было. Ни после Рязани, ни после «Норд-Оста», ни после Беслана. Безнаказанность преступников во власти порождала, порождает и вновь будет порождать подобные преступления.
Второй ключевой вопрос: почему не был доведен до конца сценарий приглашения Аслана Масхадова с требованием (просьбой) добиться освобождения заложников, а был реализован сценарий штурма? Подобная ситуация впервые возникла в момент трагедии «Норд-Оста». Напомню – и это принципиально важно: ни в «Норд-Осте», ни в Беслане приглашение Масхадова или его представителей не было требованием террористов, оно было на каком-то этапе инициативой власти. Требования террористов в обоих случаях были глобально-неопределенны и потому заведомо невыполнимы. Власть вновь оказалась перед дилеммой: что важнее – спасение заложников или уничтожение террористов. Идея пригласить Масхадова и дать ему, военному противнику, врагу, шанс спасти заложников означала экзистенциальный прорыв из замкнутого круга, обрекавшего на смерть сотни людей, и переводила проблему в совершенно другое измерение. В случае «Норд-Оста» она вообще не влекла за собой никаких формальных репутационных потерь для власти. На тот момент существовала официальная переговорная структура «Виктор Казанцев – Ахмед Закаев», в рамках которой мог быть решен вопрос о приезде Масхадова. Казанцев и Закаев до этого неоднократно встречались, в том числе и в Москве. Идея самым серьезным образом обсуждалась параллельно с другими вариантами действий на высоком уровне несколько часов. С ее возможной реализацией был связан и намеченный на утро приезд в Москву Виктора Казанцева.
Ночью, однако, возобладал другой подход. Видимо, силовикам удалось убедить Путина, что их газовая атака не приведет к гибели заложников. А если бы заложников спас Масхадов, это, конечно, привело бы к его определенной легитимизации, что в равной степени не устраивало ни силовиков, ни связавшего себя знаменитым слоганом «мочить в сортире» и ставшего в значительной степени заложником собственной риторики президента.
Когда в свое время Путин уверял зарубежных корреспондентов, что ни один из заложников «Норд-Оста» не пострадал от применения газа, он не их обманывал. Он пытался обмануть самого себя. Возможно, Путин не хотел повторения того же исхода в Беслане. Без его санкции никто бы не отважился обращаться к Закаеву. Отдать приказ о штурме школы с захваченными в заложники детьми было невозможно. И Путин не отдавал такого приказа. Но его подчиненные нашли спасительный для себя и, как они полагали, для президента вариант. Необъявленный штурм, случайный штурм, вынужденный штурм. И никаких Масхадовых. И никаких заложников.
Путин оказался слабым человеком в трагических обстоятельствах. Судьба несколько раз давала лидеру России шансы подняться ради спасения людей над массовым государственническим бредом и проявить силу духа и характера. И пожертвовать ведь надо было не «территориальной целостностью», не «величием России», не ее «геополитическими интересами на Кавказе». А так, всего лишь пшиком чиновных амбиций – вернуть в политическое поле бывшего советского артиллерийского офицера Аслана Масхадова. А чем он был хуже «академика» Рамзана Кадырова, зарезавшего, по его собственным словам, своего первого русского в шестнадцать лет? По-моему, как потенциальный партнер Москвы и проводник ее интересов на Северном Кавказе Масхадов был бы намного лучше. Но Масхадова убили вскоре после Беслана, чтобы навсегда закрыть эту проблему. А ту войну мы проиграли и выплачиваем дань победителю – кадыровскому режиму, декларирующему формальную лояльность не России даже, а лично Владимиру Путину.
И последнее. Реакция русских на «Норд-Ост» и осетин на Беслан была показательно различной. Россия забыла про «Норд-Ост» и давно уже не задает власти никаких вопросов. Осетия, матери Беслана, которым посоветовали нарожать новых детей и забыть погибших, не забудут никогда и не перестанут задавать российской власти трудные вопросы. В России нет гражданского общества, и отдельный человек остается совершенно беззащитным, прежде всего ментально, перед фаллической вертикалью власти. Он знает, что он никто и звать его никак. На Кавказе, как и вообще на Востоке, также нет гражданского общества в западном понимании этого института, но его функции выполняют традиционные клановые структуры. Человек ощущает себя звеном во временной цепи поколений. Массовая трагическая гибель людей затрагивает все общество. Мы же, русские, похоже, навсегда провалились в какую‑то культурологическую черную дыру между Западом и Востоком. Нет более атомизированного социума, чем русский. Мы все – и подводники «Курска», и заложники «Норд-Оста», и убитые журналисты, и узники Болотной, и гибнущие сегодня на преступной необъявленной войне с Украиной заблудившиеся во время отпуска псковские десантники – пыль на ветру. И Путин наш президент.
Андрей Пионтковский, политический эксперт