Столп Русской Империи
Для меня батюшка Серафим — имперский святой. Конечно, прежде всего, православный, но и имперский. Он является истинным наследником духовной мощи и чистой радости Третьего Рима.
Империи созидают воины, трудники и… монахи. Святые скрепляют имперское единство, настоящее, а не мнимое. Как только в государстве перестают чтить святых отцов, как сразу и начинается загнивание.
Митрополит Вениамин (Федченков) вспоминал: «Вероятно, уже во второй, а не в первый год моего студенчества (то есть в 1904 году) мне удалось поехать к батюшке. Почему же не в первый? — естественно, спросит читатель. Да, стоит спросить об этом. Объясняется это общим духовным, точнее, недуховным состоянием России. Теперь, после потрясений революции, принято у многих хвалить прошлое. Да, было много прекрасного. Но вот беда: мы сами не хотели замечать его. Так было и с отцом Иоанном. По всему миру славилось имя его. И мы, студенты, знали об этом. А теперь мы и живем рядом с Кронштадтом: через час-два можно было быть в гостях у отца Иоанна… Но у нас, студентов, и мысли не было об этом. Что за загадка?
Нужно сознаться, что внешность религиозная у нас продолжала быть еще блестящей, но дух очень ослабел. И “духовные” сделались мирскими. Чем, например, интересовались сначала мы, новые студенты? Неделями ходили по музеям, забирались под самый верх купола “Исаакия”, посещали театры, заводили знакомства с семейными домами, где умеющие танцевали. Лекциями интересовались очень мало: ходили лишь по два-три “дежурных” для записи за профессорами и чтобы не было полной пустоты в аудиториях. Службы тоже посещали по желанию. И лишь небольшая группочка покупала себе столики и керосиновые лампы с абажурами, ставили мы их не в “занятных”, где не было тишины, а в аудиториях, по стенам. По крепко установившейся традиции, здесь уже не разрешалось говорить. В этой тишине всякий занимался любимым предметом: кто святыми отцами, кто вавилонскими раскопками, кто политической литературой (таких было очень мало). А еще образовалась группочка богомолов, эти ходили и на будничные богослужения: утром – на Литургии, а вечером – на вечерню с утреней. Во главе этой группы стояли сам ректор академии, тогда – епископ Сергий (впоследствии патриарх), и инспектор архимандрит Феофан (скончавшийся во Франции беженцем). Но здесь были буквально единицы. А общестуденческая жизнь шла мимо религиозных интересов. Совершенно не нужно думать, что духовные школы были питомниками отступников, безбожников, ренегатов. Таких были тоже единицы. И они опасались даже перед товарищами показывать свой атеизм, ибо все мы хорошо знали друг друга и не придавали никакой серьезной цены этим атеистам.
Но гораздо опаснее был внутренний враг: религиозное равнодушие. Большинство из нас учились не для священства, а чтобы получить места преподавателей, иногда – чиновников, и лишь десять процентов шли в пастырство, то есть на пятьдесят-шестьдесят человек курса каких-то пять-шесть человек.
При таком равнодушии вообще, к пастырству в частности, должно быть понятным и равнодушие студентов к всероссийскому светильнику, отцу Иоанну. А тут еще подошли революционные времена: студенты интересовались политикой, забастовками; а отец Иоанн попал на “доску” правых: не по времени уже был он.
И даже профессора, более ответственные люди, чем мы, молодежь, ничуть не интересовались отцом Кронштадтским. Однажды мне, как регенту хора, пришлось завести разговор с ученейшим профессором, протоиереем Орловым, о богословии. Я сослался на отца Иоанна. А он иронически сказал мне:
– Ну какой же это богослов?!
Пришлось прекратить разговор…»
Причем владыка Вениамин ничуть не приукрашивает действительность и не сгущает краски. Иные современники только подтверждают мысли православного епископа. А ведь отец Иоанн являлся одним из важнейших духовных столпов Российской империи. И такое отношение!..
Серафим Саровский, на самом деле, тоже мало почитался «образованным» обществом. И проблемы с канонизацией его возникли не из проруби. Либеральщина, в том числе и в среде духовенства, органично чувствовала чужеродность Серафима их идеям и бредням по переустройству страны. Ладно уж отца Иоанна либералусы не любили за активное противодействие их прожектам и «черносотенство», но чем же досадил «убогий Серафим» сим господам?
Как проявляется имперскость святого?
Да, в делах и словах…
Например, преподобный говорил: «Обрети мир в своей душе, и вокруг тебя спасутся тысячи». Но, помилуйте, сие есть имперская программа, римская, второ-римская, третье-римская! Истинная Империя (когда хорошо, а когда и без удачи) пытается гармонизировать внутреннюю жизнь, если угодно, Душу Империи. И тысячи спасает, опять далеко не всегда, без применения насилия (не будем лукавить!). Но в Российской империи, а затем во вполне атеистическом Советском Союзе не был истреблен ни один народ. Наоборот, Империя спасла грузин и армян от опасности геноцида по воле Турции, казахские жузы сами пошли под покровительство русских царей, ибо стояли на грани вырезания своими агрессивными соседями. Это сейчас модно не вспоминать — иначе не вскормить ни коим образом липовую независимость после распада СССР в 1991 году.
Безусловно, рассуждать о райской жизни всех этносов в РИ и СССР нельзя. Все было. И кровь тоже! Но их никто не истреблял, как «добрый» дядюшка Сэм индейцев Северной Америки. Россия и СССР вели себя как Рим, а США подобно древнему торгашескому Карфагену. Там и параллели в истории слишком очевидны, ежели захочется кому серьезно разобраться. Не даром, еще в XIX веке, великий русский философ Константин Николаевич Леонтьев записал: «Соединенные Штаты — это Карфаген современности. Цивилизация очень старая, халдейская, в упрощенном республиканском виде на новой почве в девственной земле».
Зрил в корень сей русский «Торквемада»!
США, в отличие от России, не спасает вокруг себя, но только отбирает чужое. И американцы не видят в этом ничего страшного и не считают злом. Они несут «демократию» на крылья томогавков и полагают, что сей «труд» должен быть оплачен, cкажем, Ираку — «демократия», а Штатам — нефть. Все порядочно, с точки зрения обыкновенного пиндоса.
Ясно, что сторонники сугубого атеизма, могут обвинить аз грешного в излишнем пристрастии. Но тот, кто старается думать не будет спешить. Русское Православие создало имперскую идеологию, взяв кое-что от многопроклятой Западом Византии.
Либералам ненавистно настоящее Православие хотя бы и из-за речей святителя Филарета (Дроздова). Процитируем: «Пусть входящие во храм, посвященный воспоминанию Рождества Христова, радостно воспоминают, яко Отроча родися нам, Сын, и дадеся нам, что Он есть Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог, Начальник нашего мира, Отец будущаго века, приемлющим Его верою дающий область чадом Божиим быти».
И это сказано на Рождество Христово! Бог — не лишь Младенец, но и Начальник. А сам праздник — имперский. Волхвы («почти цари» по Тертуллиану) пришли поклониться не только ребенку, но Христу Пантократору, отсюда и совершенно имперские подарки.
Чего на Украине выкобениваются местные фюреры и фюреришки, мечтают праздновать Рождество с католиками? Да, потому что, в католицизме выхолощен Дух Рождества. И все легко сводиться к хлопушкам, игрушкам и веселью. Вторая сторона Рождества усиленно скрывается. Русских Малороссии заставляют забыть имперское прошлое. Этот эксперимент должен показать: «А нельзя ли так же подвести к европейскому плетню писать и русских России». Отсюда и вытекает яростное неприятие Русской Православной Церкви — Имперской Церкви. Язычества Запад не боится. Язычники, по существу, дробители империй на племена, роды и кланы. В прошлом году современные язычники, по неведомой причине, считающие себя вятичами, воспротивились установке памятника князю Святославу — красе и гордости Дохристианской Руси, мотивируя свою глупость тем, что этот воитель убивал вятичей. Жаль, что люди (в основном молодые поколения) попадаются на удочку проповедников «русского» неоязычества, приучаются ругать «жирных попов» и «табачного» патриарха, выплясывая вокруг деревянных пиписек (прости Господи!), не замечая, что уже сим они разграбляют имперскую идеологию, отказываясь от наследия Серафима Саровского, Иоанна Кронштадтского, Филарета Московского, Александра Невского, Сергия Радонежского и Александра Суворова (ревностного христианина, между прочим). Ради басен и дутого величия, выбрасывают неоязычники золото предков на помойку, подбирая битые горшки и цветастые рекламные наклейки.
Серафим Саровский по-имперски и по православному учит нас: «Мир лежит во зле, мы должны знать об этом, помнить это, преодолевать насколько возможно». Но так поступают и ревнители Новороссии (опять же без экивоков и реверансов в сторону хунты). Новороссия — на переднем крае борьбы с наползающим злом. Если Руина, в том или ином виде распространится, и на Россию, можно считать, что с человечеством будет покончено. Карфаген сожрет и Рим, и мир. Вопрос в том: «А преодолеваем ли мы зло «насколько возможно»? Если — нет, то… Все равно не решимся унывать, и постараемся исправиться. Святителя Филарета припомнив вновь: «Гнушайтесь убо врагами Божиими, поражайте врагов отечества, любите враги ваша. Аминь».
Сие завет русскому имперцу.
Впрочем, и о старце Серафиме не забудем: «Рай и ад начинаются на земле».
Батюшка любил возиться с диким медведем, который был ему не опасен точно так же, как хищник Адаму в Райском Саде.
А медведь-то зверь имперский…