Долгая дорога к храму

Церковные стены видели и не такое На самом стыке двух московских округов – Юго-Восточного и Восточного – стоит белоснежный древний храм – церковь Успения Пресвятой Богородицы в Вешняках. Храм построен в 1644-1646 годах Федором Шереметьевым по обету. Один из самых видных и богатых людей того времени был человеком верующим всерьез, не напоказ. И через несколько лет боярин Шереметьев, кому принадлежали земли и люди вокруг, кто не знал счету деньгам и меру власти, принял монашеский постриг на строгом и холодном русском Севере. …Я помню этот храм с тех пор, как поселился в Выхине пятнадцатилетним. Мимо его древних стен мы, кому прозвенел последний школьный звонок, вместе с враз повзрослевшими одноклассницами, с вином, садились поодаль на электричку – на дачу к кому-то. Отметить! Мы были веселы, шумны и пьяны, но церковные стены видели и не такое. А мы считали, что малиновый перезвон нам вдогонку – это одобрение. Через 10-12 лет, репортером «Московской правды», я приду сюда в Рождественскую ночь. Я был еще далек от веры, даже от религии, но храм молчаливо звал меня, тянул к себе – мягко и ненастойчиво. Дома томился в духовке гусь. Путь лежал по улице Паперника, ночь не была мирной. То тут, то там, виднелись группы молодых и крепких людей – членов рабочих оперотрядов многочисленных в то время окрестных заводов. Они, цепляясь к тем, кто казался им подозрительным, отговаривали от похода на службу, сдавали в милицию непокорных. — Слышь, ты хиппарь, что ли?! — меня рванули за плечо. Я обернулся. Трое. Двое вменяемых, не опасны. Третий – мелкий бес, слюнявый рот, бегающие глазки. — Руку прими, недоделок, — сказал я. Он ощерился, и двое рослых его товарищей придвинулись ближе. — Запомни, лапоть, — продолжал я. – Незнакомым людям принято говорить «Вы». Пауза. — Вы… Это… Хиппи? Поп? – спросил один из вменяемых. — Почему? — Ну… Волосы… Борода… — Нет. — А кто? Куда идете? — В храм. А что? — Ага! – завизжал бес. – Вражина! Может, шпион! Двое взяли меня за предплечья, мелкий притащил из кустов милицейского старлея. — Документы! – рявкнул тот. Меня отпустили. Я достал «вездеход» — редакционное удостоверение. Слово «Пресса» сверкнуло золотом в фонарном свете. — Поддельное, поддельное, товарищ старший лейтенант! – ныл бес. — Вы почему, любезный, чертей в ночь перед Рождеством повыпускали? — кивнул я на мелкого. — Дак это… Оперотряд! – ответил старлей. — А я говорю – бес! Или мне позвонить Петру Степановичу? — Какому Петру Степановичу? — Богданову. Начальнику ГУВД. Это был не блеф. Мы были знакомы с главным милиционером города. Он лично курировал мою ежедневную уголовную хронику в газете. Короче, мне освещали фонариками путь до храма и обратно. Я потребовал выпустить всех задержанных – скрипя зубами, их отпустили. Я мог бы мелким нечистым вытереть ботинки, но не стал. Я добрый. И вообще, праздник… В этом храме позже, когда я работал на ТВ, крестился один известный репортер «Времечко». В этом храме еще через десять лет отпевали первого режиссера «Времечко», сержанта спецназа, подхватившего смертельный недуг в армии, Сергея Клещенкова. Я часто езжу мимо. Я не захожу внутрь древнего храма, видавшего виды. Почему? Бог весть. Дорога к храму бывает длинною в жизнь. Как у Шереметьева…