Клуб политических холостяков

Бойцы вспоминают минувшие дни

Автор пьес, шедших с шумным успехом на сценах сотен театров Советского Союза, поэт, на чьи стихи исполняли песни Лайма Вайкуле и Мария Наумова, главный редактор крупнейшего в Прибалтике русского журнала «Даугава», ныне издает сборники стихов за собственный счет и пишет политические мемуары. Владлен Леонидович Дозорцев (1939) нашел время для разговора с «Вестями Сегодня» в плотном графике работы над новой книгой.

 

Почему Юркансу не дали Три Звезды

 

Это будет уже второй том воспоминаний — первый назывался «Настоящее прошедшее время» и вышел в 2009 году, описывая советскую эпоху. Нынешняя — о 90–х годах — посвящена Верховному Совету и VI сейму Латвии. Шесть лет депутатства В. Дозорцева дали богатый материал для размышлений.

 

Кавалер ордена Трех Звезд встретил вашего автора в уютной студии на первом этаже многоквартирного дома конца 80–х рядом со станцией Дубулты. Кофе, сигарета, непочатые бутыли виски, масса книг — богемная атмосфера. Кстати, параллельно с работой над политическими воспоминаниями вскоре выходят откровенные «Заметки практикующего холостяка», где Владлен Леонидович поведает о непростых отношениях с прекрасным полом.

 

— Почему вы избрали Юрканса в качестве главного героя?

 

— Можно было бы сделать серию политических портретов того времени — в списках были Годманис, Горбунов, Бишерс… Но так как с Юркансом я работал больше всего, то решил начать с него — а потом стала получаться отдельная книга.

 

— Это делается с его подачи?

 

— Он хотел, чтобы нечто подобное появилось. Я сказал: «Давай, помогу сделать свои мемуары, разработаю структуру, ведь у тебя много документов сохранилось». Сам–то я писал «Настоящее прошедшее время» по цепочке воспоминаний. Опыт вообще был — ведь я и Каргину писал его «Деньги и люди». Но Юрканс придерживается такого мнения, что мемуары, мол, не очень скромно. И вот я решил, что сделаю эту книгу о нем. Подтолкнули к этому два повода.

 

Первый толчок возник, когда в 2009 году я писал свои мемуары и задумался, почему же Юркансу так долго отказывали в ордене Трех Звезд. Его то номинировали, то ему отказывали. Я пошел к президенту Затлерсу, возглавлявшему Орденский капитул, и тот сказал: да, несправедливость, к тому же в статуте ордена есть даже статья «за заслуги в восстановлении независимости». Что тут спорить, надо давать! Ну, вроде пообещал — но ничего не сделал, раза два кинул. Дошло уже до того, что этот Затлерс избегал встреч со мной на публичных мероприятиях. И наконец на какой–то годовщине я специально попер в его окружение, и он произнес фразу, понятную нам двоим: «Слово президента — если я сказал, я сделаю». И, конечно, ничего абсолютно не сделал. Вы видели его мемуары «Вот кто я»?

 

— К сожалению, только обложку.

 

— Я их прочитал — и только тогда понял, кто он. Там Затлерс простодушно признается, что слышал от бабушки такую фразу: «Пугливая задница громко не пукнет». И это выражение ему понравилось… Вот и все.

 

— Так и не дали Юркансу, в общем, орден?

 

— Нет! Он другой, чужой для них — поляк… А второй повод к книге появился совсем недавно. Юрканс прочел лекцию в Лондоне для молодежи, интересующейся политикой. И приехал оттуда потрясенный: оказывается, такое там царит предвоенное настроение. Все к чему–то готовятся, эдакая паранойя. И он поменял свою лекцию: мол, войны не будет, господа! Этот поворот мне понравился, он правильный. Вот так все сложилось вместе — и я стал писать.

 

— Вы надеетесь успеть, пока нашу эпоху не станут называть довоенной?

 

— Она такой не станет. Ничего не будет, что там держат в зубах. Локальных конфликтов, конечно, много впереди — сирийская война не кончится, так же как и афганская. Отняли Пальмиру, отдали Пальмиру — это же бесконечно… Я имею в виду — не будет глобального конфликта.

 

— Но в понимании жителей Ист–Энда я не вижу русских, высаживающихся в Туманном Альбионе, для них война все равно где–то в Восточной Европе — в Польше, Прибалтике.

 

— Конечно, это. Там в прессе такое предвоенное настроение! А молодые ребята, вроде бы интеллектуалы, и все такие перепуганные — перевооружением России, Украиной, Сирией.

 

Бабло победит зло

 

— Юрканс должен себе спасибо сказать — ведь сам исключился из политики на 10 лет, вот ситуация и свернула в иное русло.

 

— Нет, он активно комментирует. У меня такое впечатление, что он еще не успокоился. Я–то давно понял, что мы никакому списку не нужны и не принесем никаких плюсов. Все это в прошлом. А он все время накручивает себя о создании какой–то центристской силы… Но иногда он говорит дельные вещи. Центристская политика — нужная, но нудная, ныне не востребована. Популярны края спектра. А Юрканс — чистый центрист. Когда он пришел в Народный фронт, то быстро начал политически расти, избрав для себя эту идеологию, отчего и погорел.

 

Только что, ради юмора, я написал, как Годманис с Юркансом спали в одной постели, и не фигурально. Министр иностранных дел повез премьера на встречу с Бушем–старшим. Белый дом, анфилада комнат, гвардейцы, Овальный кабинет… А у гостей было настолько мало денег, что они сняли один номер в захудалой гостинице. Перелетели океан, и были как битая дичь. Что делать, лежит Юрканс с Годманисом, и спрашивает: «Что, Ивар, — неужели не было у нас в Народном фронте кандидаток на пост премьера?» — «Нет, и даже на пост министра иностранных дел — ни одной». Это я к тому, чтобы показать, как с деньгами обстояло у новой власти.

 

— А как же с кредитной карточкой, которую дали господину Юркансу шведы, когда он во время переворота 1991 года оказался за границей?

 

— Во–первых, мы его решением отправили за границу, на случай, чтобы он легитимно образовывал правительство в изгнании — если бы переворот был успешен. То есть он ехал по заданию. Его едва не арестовали в аэропорту, и помогла только позиция представителя SAS в Латвии, будущего зятя Раймонда Паулса, — что без министра я самолет не подниму. К тому же он дал взятку пограничнику, чтобы его отпустили — и улетел. А там, конечно, могли дать и карточку, и что угодно.

 

— Такой знаковой темы, как «Юрканс и дамы», вы касаетесь?

 

— Конечно. Но я ведь хитрый, и, так как все дамы и дети живы, то оставил вставки прямой речи Юрканса. И там он сам про них говорит.

 

Беспощадная ревизия творчества

 

— Владлен Леонидович, а почему вы решили с лирикой завязать?

 

— По многим причинам. Во–первых, это дело молодое. Я много лет серьезно занимался только поэзией. Она грела меня много лет. С нее я начинал, и вот сделал итоговую книгу под названием «Остальное сжечь». Провел мощную ревизию всего, что написал, выбрал 200 текстов — вот тот результат, за который мне не стыдно. Молодые сборники, которые выходили в свое время тиражами 3–5 тысяч, мне сейчас отвратительны.

 

— Сейчас в среднем по Латвии книга печатается числом в 500 экземпляров. А какие у вас были самые большие тиражи в советское время? 

 

— Роман «Одинокий стрелок по бегущей мишени» — 30 тысяч. Но самый большой тираж был у моих пьес, они шли, как пожар по лесу. «Последний посетитель» в 1986 году был поставлен в 130 театрах в СССР и за рубежом, «Завтрак с неизвестными» — в 65 театрах, причем в трех московских одновременно.

 

— И вы смогли купить дом в Юрмале на эти гонорары.

 

— Да, я почти был советским миллионером.

 

— Получается — в свободные времена автор не может позволить себе жить литературным трудом?

 

— На поэзии зарабатывать — это смешно. Драматургией жить можно, причем даже не собственными пьесами, а переработками.

 

— Сценарная работа близка драматургии?

 

— Не совсем. Театральная пьеса строится вокруг события, конфликта на сцене. Должно что–то произойти. А в кино можно закрыться чем угодно.

 

— Не возникало желания поработать с сериалами?

 

— Я много времени провел в кино. Полтора десятка сценариев создал на Рижской студии документальных фильмов. На Рижской киностудии снимались полнометражные картины по моим сценариям — «Ждите «Джона Графтона», «Вечерний вариант», «Объезд», «Чужой случай», «Дом без выхода». Так что с фильмами я уже закончил.

 

— Как вы, уроженец Рославля Смоленской области, получили гражданство Латвии?

 

— Когда меня избрали депутатом Верховного Совета, принявшего Декларацию о независимости Латвии, то происхождение не играло роли, ведь тот парламент избирался еще по советским законам. Это и была идея нашей стратегической группы Народного фронта — прийти к власти легальным путем, чтобы не возникло никаких претензий. Смешно сказать, в то время голосовали даже офицеры Советской армии!

 

Следующим парламентом был V сейм, туда баллотировались уже только граждане. Меня как бы лишили гражданства, и я потерял право быть избранным. Юрканс хотел, чтобы я хотя бы в VI сейм мог избираться. И Комиссия по гражданству V сейма под председательством Илги Крейтусе дала мне — со второго захода — гражданство с формулировкой «за особые заслуги». Напомню — до 1998 года существовали «окна натурализации», а я получил вне всяких учетов, по решению парламента. Благодаря позиции Юрканса, так как к тому времени у меня оказалось более чем достаточно противников с радикальной стороны, и они были против.   

 

Что русскому здорово?

 

— Вы свою российскую малую родину посещали?

 

— Конечно, что тут — тысяча километров. Мотался по Европе, ездил и в другую сторону регулярно. У меня ведь много друзей–журналистов, бывших рижан, перебравшихся в Москву.

 

— Действительно, что это для участника испытаний РАФ в пустыне Каракумы. Ну и как впечатления от глубинки России?

 

— Ужасно. Если вы едете в Петербург через Псков, то достаточно пересечь эстонско–российскую границу…

 

— Не соглашусь — там в последние годы построили вполне приличную дорогу.

 

— Дело не в дорогах. Можно и нужно вкладываться в них, но поселения вдоль трассы — латаные ржавым железом, с панцирными кроватными сетками вместо заборов… Дело в низких претензиях российского человека к жизни вообще, в стандартах внутренних. Такое впечатление, что недавно вышли из землянки. Что, трудно построить кирпичный завод, чтобы каменные дома поставить? Ну леса — полно. Наковать скоб, гвоздей, чтобы построить дом для себя. Правда, мы говорим здесь о Псковской губернии, которая и в царские времена поражала своей бедностью,  хотя находилась рядом со столицей. Короче говоря, я понимаю, что Россия — это не Москва и не Питер, а десятки тысяч малых городков и поселков, где живет основная масса населения. Вот там все очень плохо.

 

— А вы юрмальчанин по жизни?

 

— Я уехал из Риги в конце 80–х, но в Бигауньциемс, это уже Тукумский район. Там построил дом, где прожил много лет. Потом продал его, купил дом в Меллужи, затем перебрался сюда.

 

— Сейчас вы живете в самом центре города–курорта, и как вам новые юрмальские из России?

 

— Во–первых, они мне абсолютно не мешают. Во–вторых, они живут не здесь. Вы говорите, что это центр, а для них центр — Лиелупе–Дзинтари. Там Андрей, мой сын, построил пару домов, больших, по тридцать квартир, так они все и заселили их. Вы пойдите на тот маленький рынок в Булдури, там цены в три раза выше, чем в Каугури. А здесь — такой спальный район, есть пятиэтажки еще хрущевского времени. То, что дума Юрмалы рядом находится — это да, а все «бродвеи» начинаются в Майори.

 

Николай КАБАНОВ.