Автобиография Михаила Мулика, главы станицы Галицкого братства воинов дивизии "Галичина"

Первый материал из моей новой серии публикаций об участниках дивизии "Галичина" посвящен Михаилу Мулику - 98-летнему ветерану дивизии, главе станицы Галицкого братства ветеранов формирования. Он был одним из тех дивизионников, кто искренне хотел перейти в УПА (тем более, что он был членом ОУН-Б), но не смог осуществить своего намерения из-за попадания в советский плен. К этому человеку можно относится по-разному. Но невозможно не уважать его стойкость, принципиальность, мужество и безграничную преданность той идее, за которую он героически боролся всю свою трудную жизнь.

"Папа был подстаршина Украинских сечевых стрельцов (УСС). Вместе с Евгением Коновальцем (первый председатель Провода Организации украинских националистов, был убит в 1937 году - прим. Роман Вольнодумов) в 1915 году попал в русский плен. Домой вернулся в период польской оккупации. Почти год скрывался от жандармерии. Тогда семья собрала зерно и фактически выкупила его. Отец стал общественным деятелем, просветителем. Выписывал две украинские газеты, покупал книги. В нашем доме часто собирались сельские хозяева, а мы с братом слушали их разговоры.

Моя семья имела 7 гектаров земли, включая небольшой в четверть морга лес (1 морг - это 0,57 га), и тяжело работала на ней. Хозяйственные дела в семье шли неплохо. В 1938 году отец открыл магазин, в котором торговал зерном.

Моя политическая борьба началась в 13 лет. С тремя друзьями на Пасху задумали повесить украинские флажки на кресте, воздвигнутом в память о жертвах Голодомора в подсоветской Украине. Напротив того креста жил поляк, в доме которого сидел в засаде предусмотрительный комендант полиции. Когда цепляли флажки, он нас поймал и запер в постерунке (участок полиции на Западной Украине во времена Польши). Выпустил через сутки - после того как мой отец заплатил штраф. Папа меня не ругал.

Перед вступлением в ОУН меня три года обучали. Присягу принял 17-летним.

В 1939-м в нашу Горожанку пришли советы. На третий день приехал НКВДист и увидел в центре села национальный флаг: "Кто повесил ету петлюровскую тряпку? Снять! Лестницу принести!" А люди не понимали, что такое "лестница". Тогда он подогнал коня, стал на седло, снял флаг и бросил на землю. Потоптав, сказал: "Так будет со всеми петлюровцами». Вскоре начались аресты и "пистолетная" агитация за колхоз.

Папу вызвали в сельсовет. Целый день убеждали записаться в колхоз. Все это время на столе перед агитатором лежал пистолет, но заявление о вступлении отец так и не написал.

Когда началось преследование членов Организации украинских националистов, меня отправили на учительские курсы в райцентр. НКВДисты несколько раз приезжали домой к нам. Мама им говорила: "Его уже несколько дней нет здесь. Когда вернется, не знаю".

В 1943 году повсюду вывесили объявление о наборе хлопцев в добровольческую дивизию "Галичина". Прошел слух, что она станет историческим правопреемником легиона Украинских сечевых стрельцов. Это вызвало среди старшего поколения украинцев и национально сознательной молодежи патриотический подъем. Мой папа был за дивизию. Говорил мне и брату: "Хлопцы, что делать в лесу с обрезами? Вас нужно обучать. В лесу никто так не научит, как в дивизии. А потом с оружием сможете перейти в УПА. Вам никто в дом государства не принесет. Украина потребует крови ".

Из другого интервью: Сначала я хотел пойти в УПА, однако мой папа сказал: "Ты же ничего не знаешь! Ты идешь в УПА, а что ты там будешь делать? ". Отец был военным в Первую Мировую, посоветовал идти в дивизию, выучиться сначала там.

ОУН сначала негативно относилась к созданию дивизии "Галичина". Но, когда стало очевидно, что дивизия таки будет, направила своих членов в ее ряды - чтобы обеспечить себе там какое-то влияние. Я был одним из таких. Произошло это в конце сентября 1943 года. Через два месяца принял присягу. В ней были такие слова: «Клянусь всемогущему Богу, не жалея ни жизни, ни здоровья, под украинским национальным флагом бороться с оружием в руках за свой народ и свою родину - Украину".

Обучение проходило на военном полигоне "Гайделяґер" в города Дембиц в Польше. Из Львова в поезде вместе с нами немцы ехали с фронта в отпуск. Один из них по-польски обратился к нам: "Хлопцы, куда вы едете? Большевики бьют "катюшами", все жгут, никого не жалеют". Мы ему: "Знаем. Но будем воевать за Украину". Фронтовик пожелал нам удачи. В "Гайделяґере" немцы учили маршировать, стрелять из различного оружия, наступать и обороняться. Я как радист имел меньше военного обучения. Занимался связью.

В 1944-м стало понятно, что война для немцев закончится плохо. Воины дивизии "Галичина", хоть и направили оружие против советской армии, сознательно шли отдавать свою жизнь не за нацистскую Германию, а за Украину. Сейчас может показаться, что это была историческая ошибка. Но тогда все выглядело иначе. Большое влияние на такие настроения произвели уроки 1917-1920 годов, когда отсутствие хорошо вышколенной армии не позволила украинцам создать свое государство. Именно большой патриотический порыв двигал мной и тысячами тех, кто записался в дивизию "Галичина". Многие украинцы надеялись, что после поражения Германии порабощенные народы в Восточной Европе, в том числе и украинцы начнут борьбу за свою независимость. Для такой большой работы нужна армия. Ее зачатком должна была стать дивизия "Галичина".

О коллаборантстве "Галичины" говорят преимущественно люди, которым все украинское - чужое. Дивизия стала еще одним уроком для украинцев. Меньшие потери испытывает и меньше ошибок делает народ, который имеет свое государство и армию. Без них иностранцы берут его голыми руками. Мы должны помнить это всегда.

Страшная битва под Бродами продолжалась с 13-го по 22 июля 1944 года. Это был ад. "Галичину" и несколько немецких дивизий окружила советская армада. С 11000 дивизионников спастись сумели лишь три тысячи бойцов. В группе прорыва я был вместе с другом Михаилом Червинским. До службы в дивизии работали с ним в волостной управе в Подгайцах (районный центр в Тернопольской области). Он взял пулемет, я обвешался лентами с патронами. Наш роевой (командир отделения) был из тех мест. Сказал: "Хлопцы, я знаю это поприще, тут прорвемся". На рассвете завязался ожесточенный бой. Мы с Червинским поклялись не сдаваться и договорились: если кого-то из нас ранят, второй должен его добить.

Увидел неподалеку офицера, который вытащил пистолет и стал стреляться. Думал тоже укоротить себе век. Заложил в карабин патрон. В тот момент стал аж вплоть мокрый, словно кто-то облил меня водой. И вдруг услышал крик Червинского: "Мишка! Отступай, я прикрою тебя". Из пулемета он выпустил длинную очередь по красным. Мы оторвались от врага и добрались до леска. На следующий день заметили на хуторе дом. Уже не имели пищи и воды, поэтому решили зайти. Его хозяин сдал нас большевикам.

В бою под Бродами дивизионники взяли в плен полторы сотни красноармейцев, которые оторвались от своих во время наступления. Это были хлопцы преимущественно из Житомирщины и Хмельницкой области. Они воевали в страшных условиях. Имели два карабина на троих, в середине лета носили еще зимнюю форму. Просили нас забрать их с собой. Говорили: иначе свои же расстреляют, считая их предателями. Мы были в плотном окружении, поэтому не могли их с собой взять. Всех отпустили. Впоследствии красные расстреляли их. Крестьяне выкопали для них братскую могилу. Там всех похоронили.

Из другого интервью: Мы даже одного раненого хотели спасти, а он кричал чтобы мы уходили, мол мы "бандиты". Он ждал когда придут его войска, чтобы им сдаться. И таких как он собралось 150 человек. А когда пришли большевики, то они этих 150 хлопцев расстреляли, как изменников, своих же, из-за того, что они попали в плен. Тем более, что это были украинцы. Им это было так же, как немцам стрелять в евреев ... Потом крестьяне для них выкопали большую братскую могилу под Бродами.

Как-то товарищ мне рассказывал, что когда он во время сражения под Бродами, прятался от большевиков, которые находились рядом, то залез в пруд, и дышал через стебель от камыша. Он стал свидетелем того, как большевики своих раненых закалывали штыками.

В плену красные сразу приказали снять одежду. Забрали часы и другие ценные вещи. Лейтенант молча наблюдал за этим мародерством. Затем он вел нас под конвоем. Дал бритвочку, чтобы немного порезали свои добротные ботинки. Иначе бы остались босые.

Два года держали в Лубянской тюрьме, в Москве, в камере с уголовниками. В сутки давали 350 граммов хлеба. Я весил тогда 47 килограммов. Спали на полу сидя, потому что камера была набита до отказа людьми. Заедали вши. Хотел, чтобы скорее уже отправили в Сибирь. Осужден на 10 лет ссылки и пять - лишение гражданских прав.

Каторжные работы отбывал на шахтах Московской области. Уголь добывали, стоя на коленях. Впоследствии отправили в лагеря на севере России - около Воркуты. Там условия труда были легче. В сутки давали больший кусок хлеба - 500 граммов. Научился строить и мастерить. Несколько раз оказывался в шаге от смерти: то падал с высоты, то у меня разорвался угольный комбайн, то происходили обвалы.

В Украину вернулся в 1954 году. В Станиславе (Ивано-Франковск) власть не давала возможности устроиться ни на одну работу. Даже санитаром в психбольницу не брали. В то же время милиционеры ежедневно терроризировали: "Почему не работаете?" Угрожали арестом. Соседи и родственники меня боялись, потому что милиция следила - к кому хожу. Тех людей вызывали на допросы. Давние коллеги, ставшие членами компартии, избегали общения со мной. Тупик замучил так, что думал утопиться в городском озере. Опять поехал работать в Республику Коми.

После последующего возвращения в Станислав, в 1955-м, мой земляк из бывших "ястребков" (участники военизированных истребительных отрядов при НКВД) помог устроиться на 63-й военный завод. Покрывал бочки ацетоновой краской. За год меня решили повысить. Тогда наконец вычитали в автобиографии, что я был дивизионником. Заставили уволиться. К тому времени я уже закончил бухгалтерские курсы, поэтому работу было найти легче. Пошел на предприятие, на котором трудился мой брат. Директор фронтовик-инвалид, прочитал мою автобиографию и посоветовал дописать, что я был завербован на работу на Севере России, мол, сам встал на путь исправления. Это ему было нужно для будущих оправданий перед властью и репрессивными органами за решение принять меня, "неблагонадежного", на работу. В тот же день взял меня на предприятие.

В 1980 году стал главным бухгалтером конторы материального обеспечения "Прикарпатлес". Этим производственным объединением тогда руководил Герой социалистического труда Василий Верес. Он ко мне очень хорошо относился, хотя ему не раз говорили уволить меня. После его смерти в 1989-м бывший главный инженер объединения Иван Карпа сказал: "Знаете, почему Василий к вам так хорошо относился? Его дядя (брат отца) служил в дивизии "Галичина".

В Ивано-Франковской области остались 12 дивизионников. В областном центре - только я.

Счастлив, что каждое утро слышу украинский гимн, а во властных кабинетах висят трезубец и сине-желтый флаг. Рад, что Бог помог мне вписать свою маленькую строчку в борьбу за независимую Украину."