Мария Кравченко: «Все мои истории – про любовь жертвенную, беспрекословную, человечную»

01.11.2024 12:54

В онлайн-кинотеатре PREMIER вышли все серии сериала «Фарма», в центре которого история двух братьев в исполнении Марка Эйдельштейна и Никиты Павленко. Младший Антон пишет рэп и имеет диагноз миодистрофия Дюшенна, старший Миха пытается помочь брату и организует лабораторию, в которой можно будет сделать дорогостоящее лекарство, способное продлить жизнь Антона. Мы поговорили с режиссером «Фармы» Марией Кравченко о постмодерне и реализме, связи с «Анорой» и «Во все тяжкие», отсылках к Балабанову и Копполе, а также рэпе и музыке как главной движущей силе кино и жизни.

Как вы оказались на «Фарме»?

Честно говоря, случайно. Проект уже существовал, актерский состав был собран, но так получилось, что режиссер, чье участие предполагалось изначально, в итоге снимать сериал не смог. Я в это время сотрудничала с Романом Атанесяном, продюсером компании «Красный квадрат», и он предложил прочитать сценарий «Фармы» мне со словами: «Нам кажется, это твое». И не ошибся! Это был один из лучших сценариев, которые я когда-либо читала.

Почему, как вы думаете, Роман решил, что это ваш проект?

До игрового кино я работала в документальном, и так получалось, что даже при смене формата, во всех моих проектах присутствовала трагикомедия. Более того, они все рассказывают о жизни человека, который борется за свое существование на этой земле, за своих родных, близких, за семью, за родину. Все мои истории – про любовь жертвенную, беспрекословную, человечную. И «Фарма» затрагивает все эти темы.

Опыт работы в документальном кино помогает в игровом?

Я всегда говорю, что помогает, как и вообще жизненный опыт режиссера. Путь, который ты прошел с реальным человеком в кадре и тем количеством времени, которое он уделил тебе как автору, очень важен. Документальное кино научило меня ценить маленькое мгновение человеческой жизни, понимать, что так как сейчас, именно в этот момент, завтра уже не будет. И это существование здесь и сейчас важно и для меня как для режиссера, и для моих героев – речь в данном случае идет и о реальных людях, и о персонажах, которых играют актеры. Я, кстати, с артистами очень часто работаю именно в режиме документальной съемки и всегда даю им право на импровизацию. Артист проживает историю так, как ему почувствовалось, я за этим наблюдаю, беру это актерское восприятие роли в контексте человеческих качеств самого артиста, и уже тогда мы вместе выстраиваем характер персонажа. Этот метод работы очень нравится актерам, так как он дает большое пространство и для профессионального развития в целом, и для проработки своего героя именно в текущем проекте.

Насколько актеры «Фармы» были вовлечены в этот процесс с учетом того, что вы попали на проект позже них?

Ребята провели невероятную работу! Марк Эйдельштейн и Никита Павленко очень плотно разбирали эту историю, общались ребятами с диагнозом миодистрофия Дюшенна, как у героя Марка, с их семьями, наблюдали за их поведением и взаимодействием между собой. Света Степанковская, которая сыграла роль безумной чиновницы, каждую сцену разбирала с психологом. Они выстраивали линию развития сумасшествия – от невроза к психозу. При этом в российском кино же обычно все снимается не в хронологическом порядке, так что было довольно непросто начинать играть безумие практически с его финальных аккордов. Мы очень переживали и выстраивали график ее существования в кадре и взаимодействия с другими персонажами, чтобы не запутаться и сделать эту линию максимально точной и реалистичной.

А вам нужно было погружаться в столь подробные исследования, опять же характерные и для документального кино, или напротив лучше было максимально абстрагироваться от таких тонкостей, чтобы показать ту самую обычную жизнь здесь и сейчас?

Пожалуй, это тот случай, когда сложившиеся обстоятельства пошли на пользу. Я же впрыгнула в последний вагон, так что большого количества времени на какой-то документальный разбор не было. Конечно, я пообщалась с некоторыми ребятами, понаблюдала за ними, но больше времени я провела в разговорах с Марком, который разобрал своего героя досконально, и с авторами сценария, которые тоже долго занимались необходимыми исследованиями, прежде чем написать текст. И этого лично мне как режиссеру оказалось достаточно, чтобы максимально вникнуть в историю, но при этом остаться немного отстраненной, не перегнуть «Фарму» в сентиментальную медицинскую драму, например, а остаться в исключительно реалистичных условиях.

Интересно, что «Фарма» в первых сериях зарифмовалась с «Анорой», где герой Марка Эйдельштейна тоже наперекор родителям приводит домой танцовщицу из стриптиз-клуба. Вы уже успели посмотреть фильм Шона Бэйкера?

Пока нет. Более того, когда мы снимали «Фарму», то я вообще ничего не знала про «Анору». Я страшно ревнивая и никогда не обсуждаю роли, которыми параллельно занимается мой артист. Да и зачем это нужно, если у каждого свое кино, и даже если оно будет в чем-то схоже, то оно будет другим в любом случае.

Тем не менее романтическая линия между героями Марка и Дарьи Руденок решена совершенно не характерно для большинства российских проектов. Она начинается не с целомудренных взглядов или поцелуев, а за счет чувства музыки, рэпа и ритма.

Это очень тонкая для меня линия, которая началась как «фан» для героини Даши, но постепенно трансформировалась в историю очень тонкой, жертвенной любви, тяготеющей к чувствам Марии Магдалины. Это про душу, исцеление, желание помочь, в каком-то смысле материнскую любовь, но в то же время про сильное, бесповоротное чувство, когда ты уже не можешь существовать без любимого человека. Опять же возвращаясь к хронологии съемок, первая сцена между Дашей и Марком была в бассейне, когда они впервые занимаются любовью. В сценарии это, кстати, была просто комната с диваном, но я настояла на том, что эта сцена должна быть снята в воде. Не только потому, что с болезнью мышц человек в воде чувствует себя легче и раскованнее, но главным образом потому, что вода – это мощный символ жизни во многих религиях, не только в христианстве. Так они возвращаются в лоно матери и в ту зарождающуюся жизнь, которая держит их на поверхности. Для меня это был очень важный образ влюбленных. Может быть, то, что мы начали съемки именно с этой сцены и помогло в итоге выстроить столь чувственную любовную линию – от физического, телесного, к метафизике, которая рождается в том числе и благодаря музыке, о которой вы сказали.

Даже первые реплики герои Даши и Марка бросают в рэпе. Это сложнее было снимать, нежели обычную кинематографическую историю любви с первого взгляда?

Я обожаю музыку, и во всех фильмах с ней плотно работаю. На «Фарме» композитор Константин Михайлов и креативный продюсер Артем Косов работали совместно над всеми саундтреками, которые были сделаны заранее. Как в хорошем мировом или советском кино, когда действие накладывается на музыку, а не наоборот, как у нас часто бывает в индустрии. Это особенно важно было для «Фармы», в которой очень много мюзикла. Вы правильно говорите, что музыка здесь связала наших героев. Возможно, это банальная, но очень крепкая связь, которая нам очень помогала по темпоритму – и существования актеров в кадре, и уже в монтаже. Более того, именно музыка подсказала мне визуальные образы Антона и Михи, которые не были прописаны в сценарии. Антон – это сны о будущем, а Миха – это флэшбеки с прошлым. В какой-то момент я говорила Марку: «Раздевайся и беги от домика прямо в реку». И в этом были не только его кинематографичные сны, но и отсылки к живописи – Марку Шагалу, Густаву Климту, ну и, конечно, к «Тайной вечере» да Винчи, аллюзии на которую возникают не у Антона, а у другой героини.

Помимо музыки и живописи в «Фарме» есть еще много отсылок к известным фильмам.

Мы передали привет всем – это чистая правда. И часть гэгов, и саму историю мы выкручивали в постмодерн и смещение культур, потому что подумали: «А чего нам стесняться?» При этом многие отсылки рождались уже на съемочной площадке.

Давайте начнем с героя Сергея Гилева по прозвищу «Альпачино».

Этого персонажа наши авторы изначально написали для Гилева, хотя тогда еще сомневались, что он согласится сыграть эту роль. Помню, как ребята-сценаристы мне даже позвонили и сказали, что сейчас сидят в ресторанчике с Гилевым, и я пулей примчалась на эту встречу и начала рассказывать, каким мы видим его героя. И что у него разные глаза, и речь, и челка Адольфа как самого классического невротика, который сначала кричит, а потом затихает. И острый нос – то в крови, то в пудре. И Сергей посмотрел на меня, как на сумасшедшую, но потом сказал: «Окей». И он очень много привнес в этот образ и всю историю.

А бандиты Альпачино, будто вышедшие из «Жмурок»?

Это вообще мои любимые герои! Особенно Тёма Алексея Ведерникова, который постоянно созванивается с матерью и своему напарнику говорит, что маминой едой бросаться нельзя. Не буду спойлерить, но в финальной серии эта линия с мамой выкручивается до слез! И в фильме о фильме, который выйдет после финала, Леха говорит, что это первый для него проект, где позволили хулиганить. Я могу подтвердить, что так и было!

Этими бандитами вы передаете жирный привет Алексею Балабанову – не только его «Жмуркам», но и «Брату» с «Кочегаром», которые фигурируют в «Фарме».

Конечно, мы закладывали отсылки и снимали определенные сцены – особенно с упоминанием фильмов Балабанова – в схожей с ним стилистике. С отсылками к его кино, но в то же время с постиронией, где цитаты из фильмов перемежаются юмором, а снятые под тем же углом, что и у Балабанова, сцены теперь ведут не к трагедии, а к комедии. Мы старались сделать так, чтобы все киноотсылки вызывали в нас не только грусть, но и смех.

Получается, что постироничной и постмодернистской «Фармой» вы прощаетесь с призраком Алексея Балабанова, который витает над российским авторским кино?

Это очень крутой вопрос, который, наверное, был внутри меня на протяжении всей работы над «Фармой». Знаете, у Набокова есть трехсложная формула человеческой жизни: невозвратность прошлого, ненасытность настоящего и непредсказуемость будущего. И я, наверное, живу по ней.

То есть в «Фарме» вы даете такой ироничный постмодернистский ответ Балабанову?

Думаю, да. Мы перефразируем классику и идем дальше. И на мой взгляд, это самое интересное, что вообще сейчас может быть не только в кино, но и в жизни. Наши дети точно будут лучше, чем мы. И это главное для меня.

Еще немного про киноотсылки. Когда только появились новости про «Фарму», многие коллеги сравнивали ее с «Во все тяжкие», хотя смешно, что в итоге к концу первого сезона к химлаборатории, где варятся не наркотики, а редкое лекарство, еще не сильно приблизились.

Влияние «Во все тяжкие» на наш сериал, конечно, было, но это другая история – она не про варку, а про спасение.

Насколько сложно было в условиях вашего сериала говорить про болевые точки системы с ее коррупцией? И в целом ставили ли вы перед собой задачу сделать еще и социально-политическую сатиру?

Салтыков-Щедрин и Гоголь всегда нами имелись в виду, но, когда мы говорим об условной коррупции, не думаем исключительно про Россию. Борьба со злом, ханжеством, взяточничеством и глупостью ведется вечно не только в нашей стране. Хотели ли мы надавить «Фармой» на эти проблемы? Да! На мой взгляд, эта история могла произойти в любой локации.

В игровое кино вы пришли с фильмом «Завтрак у папы», и в «Фарме» отец, скорее, больший друг, чем мать. С чем это связано?

Наверное, это какая-то судьбоносная штука. Может быть, мне не хватало отцовской любви и сейчас я замещаю ее в кино.

А чего вам сейчас не хватает в российской киноиндустрии?

Профсоюзов и защищенности. Есть ощущение разброда и шатания, а хочется, чтобы мы объединились. Как, например, гаферы, которые создали отдельный профсоюз, не выходят на лишние смены и отстаивают свои права.

Все серии «Фармы» уже в онлайн-кинотеатре PREMIER.