Аркадий Райкин на фронте

"Был такой странный период нашего пребывания на фронте, когда мы всё время опаздывали к своей смерти. Нас очень ждали в частях армии и флота, поэтому было составлено чёткое расписание всех переездов и спектаклей. Но однажды, когда мы спешили в тот же самый Фальшивый Геленджик, где должны были остановиться в специально приготовленном здании небольшого санатория, нас на Михайловском перевале задержала пурга. Мокрые комья шмякали в автобус. Мы поминутно вылезали, чтобы толкать его то туда, то сюда. Колёса, плавая в месиве, буксовали, мотор натужно выл, шофёр тихо и разнообразно матерился.

Наконец он заглушил мотор и сказал: "Без цепей нельзя... Всё... Нельзя..."

Сопровождавший нас молодой офицер требовал, чтобы шофёр сел за баранку, кричал: "Мы должны быть в двадцать один ноль-ноль там". "Будем. Не спешите. В ноль-ноль. Кверху колёсами ездить не привык." "Слышите? — вмешался Аркадий, — Василий Иванович не привык ездить кверху колёсами. По правде сказать, я тоже. Это всё-таки аргумент." "Но там для всего театра ужин приготовили, — горевал сопровождающий. — Начальник приказал прибыть вовремя. Ужин же остынет..."

"Главное, чтобы было кому есть ужин, — возражал шофёр. — Переждём погоду до утра. Можно и утром поужинать"

Рассвело сразу, как всегда на юге. Яркое солнце быстро растопило снег, и автобус осторожно, как бы "нюхая" крутую влажную дорогу, стал спускаться на ту сторону Михайловского перевала. Оказалось, что, пока мы стояли на горе, ночью был налёт на Геленджик и дом, приготовленный для нашего ночлега, начисто снесло вражеской бомбой. Из-за этого всё наше расписание передвинулось, и мы также опоздали к выступлению на передовой — в Кабардинку, где днём снаряд попал в эстраду, на которой мы должны были в то время играть спектакль. Вот как провидение или солдатское счастье спасало нас и всеобщего любимца — Аркадия Райкина!", — вспоминает его современник.