Историческая экспертиза
Теперь предлагаю почитать рецензию и, если данный вопрос интересен, решить для себя, кто из этих учёных прав и незаангажирован. Всё-таки, история - не высшая математика, и для того, чтоб разобраться в одном вопросе, специальные знания не слишком нужны.
Оба они правы быть не могут, поскольку придерживаются чуть ли не диаметрально противоположных взглядов.
Беляков С.С. Между этнонимом и этносом
От «украинных людей» до украинцев
Книга московского историка Федора Гайды посвящена проблеме, которая в спокойные, мирные времена была бы сугубо академической. В наши дни она остроактуальна и крайне политизирована. Речь идет о происхождении и эволюции значения терминов «Украина» и «украинцы».
Перед нами сборник разножанровых научных трудов: несколько полемических заметок о терминах «Киевская Русь», «украинцы», «русские, русины, россияне»; три рецензии на монографии, выпущенные издательствами «Laurus», «Нестор-История», «РОССПЭН». Но особый интерес представляют публикация и перевод «Перестороги Украины», источника середины XVII века, и два оригинальных исследования – «Украинцы»: история происхождения и употребления понятия» и «Украина и Малая Русь: Окраина и Центр».
Гайда привлекает необычайно широкий круг источников, как на русском и украинском, так и на польском, немецком, французском, латыни. Библиография этой довольно тоненькой книжки (200 страниц, причем два основных исследования занимают всего лишь 110 страниц) насчитывает чуть менее четырехсот позиций. И эта библиография активно используется в тексте.
В общем, автор убедительно доказал, что в XVI— начале XVII века «украинцами» в Российском государстве называли «пограничных служилых людей», прежде всего тех, что охраняли южные рубежи. Понятие «украинцы», «люди украинные» было синонимом слов «граничники», «рубежники», «люди граничные» (С. 24).
Причем аналогичный термин существовал и в Речи Посполитой и, по крайней мере до восстания Хмельницкого, относился в основном к пограничной шляхте. Так, во время подавления восстания Северина Наливайко «украинцами» называли не повстанцев (предков современных украинцев), а их противников - поляков.
Наряду с такими понятиями, как «украинцы дети боярские» и «ево государевы люди украинцы» (С. 32) Гайда находит и вовсе экзотично звучащие «свейские украинные немецкие люди» и даже «”украинные люди” империи Цин — дауры и чучары» (С. 28—29).
К середине XVII века понятие «украинцы» получает и новое значение. В польских источниках 1649—1651 гг. появляется выражение «чернь украинская» (czern ukrainska), а слово «украинцы» ассоциируется уже не с пограничной польской шляхтой, а с хлопами[1]-мятежниками («zbuntovowane chlopstvo») (С. 35). Русские источники распространяют слово «украинцы» на жителей Поднепровья и Слободской Украины, на запорожских и малороссийских казаков. При этом старое значение слова «украинцы» продолжает существовать.
Юрий Крижанич употребляет термин «Ukrayinci» как синоним слова «черкасы». Появляется слово «украинцы» и в источниках собственно малороссийского происхождения. Так, в одном из них, уже упомянутой «Перестороге Украины», слово «украинцы» упоминается 15 раз, слово «казаки» – 10 раз. Гайда убеждает читателя, что слово «украинцы» здесь относится только к казакам Правобережья Днепра, хотя его утверждение, на мой взгляд, спорно.
Федор Гайда неоднократно подчеркивает, что в этническом значении слово «украинцы» в XVII веке не использовалось. По его мнению, впервые придал украинцам этническое содержание только граф Ян Потоцкий в 1795 г. А историк А.И. Ригельман также в конце XVIII века уравнял украинцев с малороссиянами (С. 54, 100). Под последними Гайда понимает «русский субэтнос, населявший территорию от Харьковщины до Карпат и Подкарпатья» (С. 73).
Вторым человеком, придавшем будто бы географическому понятию «украинцы» этнический смысл, Гайда считает В.М. Белозерского, одного из создателей Кирилло-Мефодиевского братства, а позднее редактора первого украинского научно-литературного журнала «Основа». В пояснительной записке к составленному Н.И. Костомаровым «Уставу» братства Белозерский восклицал: «Ни одно из славянских племен не обязано в той мере стремиться к самобытности и возбуждать остальных братьев, как мы, Украинцы» (С. 62). При этом Гайда указывает на отмеченную еще современниками Белозерского «мечтательность и горячность». Украинофилы второй половины XIX века положили начало новому пониманию слова «украинцы» — партийно-политическому. Наконец, уже на рубеже XIX—XX вв. харьковский адвокат Николай Михновский окончательно «преобразовал партийно‑политический термин “украинцы” (украинофилы) в этноним» (С. 100). В своей брошюре «Самостийная Украина» он отождествил понятия «українці», «українська нація» и «український народ» (С. 81). Пропагандой нового этнонима занялась Революционная Украинская партия (РУП). К 1917 г. в интеллигентных кругах термин «украинцы» прижился, однако этническим самоназванием для бывших малороссиян он стал только в советское время в результате большевистской политики коренизации (С. 99, 100).
Так, Федор Гайда, опираясь на достаточно широкий круг источников, создал стройную и логичную концепцию, которая позволяет показать трансформацию понятия украинцы от «пограничных служилых людей Российского государства» до современного этнонима.
Но, как это часто бывает в исторической науке, слишком красивые конструкции оказываются непрочными.
«Славна мати Україна»
Гайда придает особое значение в общем-то второстепенным героям украинской истории, вроде Белозерского или Михновского. Эти имена ничего не сказали бы малороссийскому крестьянину, в отличие от имени Тараса Шевченко. [Стоит отметить, что они и нашим современникам почти не известны. Скажем, упомянутая выше брошюра Михновского "Самостійна Україна", скорее всего, никогда не переводилась на русский язык, пока это не сделала я в прошлом году. И совсем не факт, что её кто-то полностью прочёл. - DrAlexandra]. Между тем, Гайда совершенно обходит вниманием великого кобзаря, потому что Шевченко-де «никогда словом “украинцы” не пользовался» (С. 67). Как жаль, что эрудированный и въедливый Федор Гайда принял на веру этот стереотип. Действительно, Тарас Григорьевич обычно называл свой народ «козаками», придавая этому понятию не сословный, а этнический смысл. В прозе и в переписке со своими русскими друзьями он использовал общераспространенное понятие «малороссияне». И все-таки Тарас Шевченко, по крайней мере, трижды писал об «украинском народе» и «украинской народности», да еще в таком контексте, который не оставляет сомнений, что речь идет о понятии этническом, а не географическом или сословном.
Украинская народность упоминается Шевченко в письме к редактору журнала «Народное чтение», это февраль 1860 г.[2] Еще раньше в повести «Близнецы», которая датирована 1855 г., читаем: «Это Успенская церковь, прославленная в 1654 г. принятием присяги на верность московскому царю Алексею Михайловичу гетманом Зиновием Богданом Хмельницким со старшинами и с депутатами всех сословий народа украинского»[3]. Допустим, это сравнительно поздние высказывания, они относятся к периоду уже после его знакомства с Белозерским (1846 г.), чью роль в развитии украинской национальной мысли Гайда ставит так высоко. Но вот более ранний (1844 г.) текст. Это подпись, сделанная Тарасом Шевченко к собственному офорту «Дари в Чигирине 1649 року»: «Із Царяграда, із Варшави і Москви прибували посли з великими дарами єднать Богдана і народ український, уже вольний і сильний»[4]. («Из Царьграда, из Варшавы, из Москвы прибывали послы с великими дарами, чтобы установить связи с Богданом и с народом украинским, уже вольным и сильным»). Как видим, Тарас Шевченко говорит об украинском народе именно как об этносе. «Вольный и сильный народ», объединившийся вокруг Богдана Хмельницкого, не включает в себя ни поляков, ни евреев, ни тех же «москалей», что прислали из Москвы «великие дары».
При этом у нас нет никаких оснований считать, будто Шевченко «изобрел» украинский народ, или прочитал о нем у Потоцкого и Ригельмана. Шевченко обратился к понятию уже существующему. Так ведь и Федор Гайда признает, что слово «украинцы» сплошь и рядом упоминается в источниках. Это слово знали Пушкин, Рылеев, А.К. Толстой, А. Погорельский. Но автор упорно отрицает его этническое значение. Однако убедителен ли Гайда? Проанализируем только один случай. Гайда упоминает роман Антония Погорельского «Монастырка», где население Черниговщины называется то малороссийским, то украинским. Анюта, героиня «Монастырки», приехав из Петербурга к тёте и кузинам, удивляется местным обычаям, нарядам и, в особенности, языку: «Более всего мне надоел язык, которым здесь изъясняются. Поверишь ли, я почти ничего не понимаю?»[5] Кузины Анюты носят сапоги, что производит на барышню из Петербурга сильнейшее впечатление. Словом, упоминается множество мелких (одежда, привычки) и крупных (разговорный язык) черт, что отличают украинцев от неукраинцев. Можно ли считать эти различия этническими, или всего лишь субэтническими – другой вопрос. Но однозначно отрицать этническое содержание за понятием «украинец» у Погорельского ни в коем случае нельзя.
В исследовании Гайды идеи и понятия, как вирусы, передаются от одного интеллектуала к другому, «заражая его», заставляя менять этническое самосознание. Так, он приписывает обращение Ивана Франко к понятию «украинцы» влиянию Михновского и агитации РУП: «Уже в апреле 1905 г., откликаясь на российские события, слово “украинцы” в этом (этническом. – С.Б.) смысле начал использовать И. Франко» (С. 83). Прежде, мол, Франко называл себя и свой народ «руськими». Однако неслучайно в советское время слово «руський», скажем, в повести Франко «Раздорожье» («Перехреснi стежки») переводили словом «украинец», «украинский». Это не коварная «политика дерусификации», а глубокое знание творчества украинского писателя и украинской лексики рубежа XIX и XX веков. Иван Франко называл себя и свой народ «руськими», но это слово для него было как раз синонимом украинца.
Апрель 1875 года. Двухлетний Миколка Михновский еще только-только учится говорить. Иван Франко, девятнадцатилетний выпускник дрогобычской гимназии, пишет в Вену студенту-медику Феликсу Щасному, который руководил там украинским студенческим товариществом «Сiч»: «Наші українські (руські) справи в Дрогобицькій гімназії, як звичайно, стоять дуже слабо. Окрім трьох бідних українців, не цікавиться ні один ученик ані літературними, ані політичними українськими справами.» Оставляю текст без перевода, он в общем-то понятен российскому читателю. Как видим, слова «руськие» и «українцi» были для Франко и его корреспондента синонимами. Руськие, но отнюдь не москали.
Не пора, не пора, не пора
Москалеві й ляхові служить!
Довершилась України кривда стара,
Нам пора для України жить.
Эти стихи Иван Франко написал в 1880 г. Их не включили в собрание сочинений Франко, изданное в СССР, но стихотворение довольно известное. Оно было напечатано в 1893 г. во втором издании сборника «З вершин i низин». В этот же сборник вошло и другое, не менее интересное стихотворение, которое датируется 1883 г.
Встане славна мати Україна,
Щаслива і вільна,
Від Кубані аж до Сяну-річки
Одна, нероздільна.
Как видим, Франко нечего было учиться у Михновского, скорее наоборот. Вот вам и русин, вот вам и руський.
Окраина, ставшая краиной?
Отрицая этничность за понятием «украинцы», Гайда сходным образом интерпретирует и понятие «Украина». Как известно, слово «Оукраина» впервые появляется в Ипатьевской летописи под 6695 и 6697 годами от сотворения мира (1187-йи 1189-й н.э., соответственно). Из текста летописи трудно понять, означало ли слово «оукраина» особый край, землю, или пограничный регион, «украину». Первую точку зрения разделяет украинский академик Г.П. Пивторак. Ф.А. Гайда, разумеется, вторую. Для московского историка нет сомнений, что речь идет не о стране, но лишь о пограничье, под которым он и понимает «украину». В дальнейшем «украина/Украина» — окраина, пограничье и польского государства, и государства российского. Для последнего слово «Украина» все чаще начинает означать «Поднепровье», которое станет русско-польским пограничьем после Андрусовского перемирия 1667 г. и вплоть до второго раздела Речи Посполитой (1793 г.).
История с понятием «Украина» напоминает, по крайней мере, два случая, когда понятие «пограничье» с течением времени превращается в название страны. Один пример – Краину (основную часть современной Словении) вспоминает и Федор Гайда. Другой пример – Австрия, которая была в X веке маркой (пограничной областью) герцогства Баварии. Слово Österreich (Австрия, восточное государство), как полагают, происходит от слова Ostarrichi, которое, возможно, является переводом латинского Marchia Orientalis (Восточная марка) на древневерхненемецкий.
Окраина стала страной. Но Гайда относится к Украине как к географическому понятию и даже приписывает такой взгляд… Лесе Украинке: «Интересно, что перевод на немецкий язык собственного стихотворения “To be or not to be?..” (1899 г.) Леся Украинка подписала так: “Aus dem Kleinrussischen von L. Ukrainska” (дословно: “С малороссийского Л. Украинской”). Иными словами, свой псевдоним Л. Косач-Квитка понимала не в этническом, а в географическом смысле (жительница Украины-Малороссии)» (С. 71).
Это удивительное «открытие». Сколько же надо было перелопатить текстов Леси Украинки, чтобы наконец-то найти в комментарии к одиннадцатому тому двенадцатитомного собрания сочинений фрагмент, хоть как-то соответствующий авторской концепции. При этом Гайда не обратил внимание на знаменитые, на Украине просто хрестоматийные стихи. Они куда больше говорят об отношении Леси к Украине.
До тебе, Україно, наша бездольная мати,
Струна моя перша озветься.
І буде струна урочисто і тихо лунати,
І пісня від серця поллється.
<…>
І, може, тоді завітає та доля жадана
До нашої рідної хати,
До тебе, моя ти Україно мила, кохана,
Моя безталанная мати!
Так неужели «несчастная мать» Украина для Леси лишь «географическое понятие»?
В творчестве Тараса Шевченко Украина – важнейший образ, быть может, даже главный для поэта. Самое знаменитое стихотворение Шевченко – «Заповит» («Завещание») посвящено Украине. Не только в «Заповите», но и в стихотворении «Сон» (не путать с одноименной поэмой) Шевченко ставит Украину выше Бога.
Я так її, я так люблю
Мою Україну убогу,
Що проклену святого Бога,
За неї душу погублю!
Это он за «географическое понятие» душу погубить хочет, или за «окраину»?
Но Шевченко здесь не «изобретатель традиций». Он настоящий народный поэт, просто очень талантливый. В украинских народных песнях, записанных этнографами в XIX веке, мы находим сходное отношение к Украине. Откроем хотя бы «Записки о Южной Руси» Пантелеймона Кулиша, которые, кстати, есть в библиографии рецензируемой книги. Там мы встретим слова о «славной Украине», что рефреном повторяются в думе, записанной у знаменитого бандуриста Андрия Шута[6].
«Що теперъ у васъ на славнiй Украiнi слишно?»[7]
Можно ли перевести эти строчки словами «на нашей славной окраине»? Впрочем, в XVII веке Украина в глазах собственно ее жителей, как бы мы их ни называли (руськими, русинами, русскими, малороссами, украинцами, козаками) уже была никак не окраиной, а родной землей: «Умань, преславній город українскій пограничній», – читаем в «Летописи Самовидца». Конечно же, это предложение нельзя перевести как «Умань, преславный город пограничный пограничный».
Для жителей Московской Руси, Российского государства, Украина после Андрусовского перемирия в самом деле была окраиной, «украйной». Таковой она осталась и для поляков, но не для собственно русинов/руських/украинцев.
От этимологии к этнологии
Но как же быть с собственно народом, населявшим и Поднепровье, и Волынь, и Слободскую Украину? Как его следует называть и какое отношение он имеет собственно к истории понятий «Украина» и «украинцы»? И здесь мы окончательно покидаем сферу филологии, переходя от вопросов этимологических к этнологии и этнической истории.
Еще 17 февраля 1966 г. Л.Н. Гумилев прочитал в отделении Этнографии Географического общества доклад «О термине “этнос”». В числе прочего, Гумилев доказывал, что этнос и этноним часто не совпадают. Разные этносы могут носить одно имя, один и тот же этнос в разные исторические эпохи может называться по-разному. Значение одного и того же этнонима может меняться. Так, римлянами изначально называлось только население Рима, одного из полисов Лациума. А после эдикта Каракалы 212 г. н.э. римлянами стали называть всех граждан огромной империи, включая берберов, галлов, германцев, евреев и египтян. Жители Византийской империи также называли себя римлянами, хотя эту страну населяли греки, армяне и другие, преимущественно эллинизированные, народы восточного Средиземноморья. Татарами в XII веке называли несколько монголоязычных племен, кочевавших к северу от Великой китайской стены. Но уже к XV веку татарское имя прочно закрепилось за частью тюркоязычных подданных Золотой Орды: «Зато потомки первоначальных носителей этого имени стали именовать себя монголами. С этого времени возникла современная научная терминология, когда татарский антропологический тип стали называть “монголоидным”, а язык поволжских тюрок-кипчаков — татарским языком»[8]. Словом, исследовать этнос – это одно дело, а изучать этноним – совсем другое. В отличие от других идей Гумилева, эта идея критики не подверглась и даже сейчас особенных возражений не вызывает. История имен «украинцы», «русские», «казаки» как раз относится к тем случаям, когда значение слова менялось. Эти изменения и фиксирует Гайда, но только в значении слов «украинцы», «Украина». Русь, русские, русины, руськие для него просто синонимы. Эти слова относятся к единому и неделимому русскому народу. Согласиться с этим невозможно. Само по себе появление экзоэтнонимов «черкасы», «хохлы», «кацапы», «москали», «москва» уже в XVII веке показывает на формирование глубоких различий между восточными и западными русскими. Гайда, к слову, мимоходом упоминает «черкасов», но отрицает за этим понятием этническое содержание. Между тем, «черкасы» – типичный экзоэтноним. «Черкасами» или «запорожскими черкесами» на Московской Руси называли не только запорожских казаков, но и других малороссиян, обитателей юго-западной Руси. Мазепа именовалcя гетманом черкасским, малороссийские города называли «черкасскими городками»[9]. Для Феофана Прокоповича слово «Черкасин» – синоним понятия «Малороссийчик»[10]. В государевом указе от 25 октября 1682 года, адресованном «людямъ Боярскимъ», говорится: «Да вамъ же бы Нѣмцемъ и Черкассамъ и иныхъ народовъ иноземцамъ <…> никакихъ грубыхъ поносныхъ словъ не говорить и нѣчемъ ихъ не дразнить…»[11] Если черкасы – иноземцы наравне с немцами, то о каком единстве этническом может идти речь?
Английский врач Сэмюэль Коллинс оставил интереснейшее описание черкасов, не оставляющее никакого сомнения в том, что речь идет именно об этносе. Коллинс даже не посчитал их родственниками русских. Он называет черкасов «грубым и мрачным народом татарского племени». Коллинсу известно и слово «казаки» («Cossacs»), причем он говорит, что черкасы так называют воинов, «почему ошибаются многие, считая казаков особенным народом»[12].
Разумеется, самоназванием населения Западной Руси, Малороссии было не «черкасы», а Русь, русские, руськие, руськие, русины. Но эти «русские» и в XIX веке нередко отрицали свое единство с русским (великорусском) народом. Об этом с сожалением писал даже такой горячий сторонник не только русского, но и славянского единства, как Юрий Венелин (Георгий Гуца): «…как ни называй себя он русским, все-таки он не русин, а москаль, липован, кацап. По мнению южан, настоящая Русь простирается только до тех пределов, до коих живут южане, а все прочее московщина»[13]. Различия между западными и восточными русскими еще в XVII веке хорошо были известны полякам, которые первых называли «Русью», «русинами», а вторых – «москалями» или «москвой». В тексте той же «Перестороги Украины» упоминаются москали: «Зла и тяжка москва Украинѣ, а поляки совите тяжкиѣ!» («Злы и тяжки москали Украине, а поляки совсем тяжки!») (С. 120, 129) Это при том, что «Пересторога» – промосковский трактат.
Игнорировать этнические различия между восточными и западными русскими (русскими и украинцами) в такой книге, на мой взгляд, невозможно.
Таким образом, взгляд на историческую эволюцию понятия «украинцы», по моему мнению, получился у Гайды пристрастным и односторонним. Преодолеть эту односторонность можно, если историю понятия «украинцы» рассматривать в неразрывной связи с различными формами понятия «русский», «русин» и т.д. Не обходить вниманием экзоэтнонимы «хохол», «москаль», «черкас», «кацап». Изучать не только историю слов, но также историю русского и украинского народов в их тесной взаимосвязи. Не менее важно отказаться и от догматизированных представлений о единстве народа, на самом деле утраченном в послемонгольскую эпоху. Если Федор Гайда, при своей блестящей историко-филологической подготовке, сможет отказаться от этих представлений, он напишет книгу куда более сильную, ценную и убедительную.
[1] Т.е. зависимыми крестьянами.
[2] Шевченко Т. Зібрання творів: У 6 т. — К.: Наукова думка, 2003. Т. 5. URL: http://izbornyk.org.ua/shevchenko/shev503.htm
[3] Шевченко Т. Зібрання творів: У 6 т. Т. 4. URL: http://izbornyk.org.ua/shevchenko/shev401.htm
[4] Шевченко Т. Зібрання творів: У 6 т. Т. 5. URL: http://izbornyk.org.ua/shevchenko/shev506.htm
[5] Погорельский А. Сочинения. Письма. – СПб.: Наука, 2010. С. 169.
[6] Кулиш П. Записки о Южной Руси. – СПб., 1856. С. 56—63.
[7] Кулиш П. Записки о Южной Руси. С. 60.
[8] Гумилев Л.Н. Этносфера: История людей и история природы. – М., 1993. С. 47.
[9] Записки Ивана Афанасьевича Желябужского // Россия при царевне Софье и Петре I: Записки русских людей. – М.: Современник, 1990. С. 324.
[10] Прокопович Феофан. Избранные труды. / сост. И.В. Курукин. — М.: РОССПЭН, 2010. С. 524.
[11] Полное собрание законов Российском империи. Т. 2. С. 455.
[12] Коллинс С. Нынешнее состояние России // Восточная литература. URL: http://www.vostlit.info/Texts/rus11/Collins/text1.phtml?id=715.
[13] Венелин Ю.И. О споре между южанами и северянами насчет их россизма // Венелин Ю.И. Истоки Руси и славянства. — М.: Ин-т русской цивилизации, 2011. С. 793.
Источник.
За "наводку" спасибо
bratgoranflo