Кликушество вчера, экзорцизм сегодня и завтра

Print PDF

Одержимость печорских женщин — колдовство или психологические проблемы?

Как писал А. А. Жилинский в книге «Крайний север европейской России» в 1919 году,

«деревни, в которых живет население Печорского края, расположены исключительно по берегам Печоры или ее притокам и изредка около озер. Мелкие села, деревни и поселки на юге Печорского края, по берегам Ижмы, Цильмы и Ухты, расположены среди чрезвычайно живописной, дикой и безлюдной местности.

Несмотря на благоприятную восприимчивую почву для просвещения, здесь, как нигде, как кажется, широко распространены остатки седой древности, как верование в реальное существование злых духов, нечистой силы и колдовства.

Колдун представляет неотъемлемую принадлежность печорской деревни. Церковная летопись Пустозерска указывает, что “суеверий, волшебства и колдовства здесь непочатый угол”. Всякий колдун, смотря по его силе, имеет в своем распоряжении известное количеству чертей.

Главный же вред от колдунов по всему Печорскому краю, по народному поверью, состоит в том, что они напускают на женщин “икоту”. Страдание икотой чрезвычайно распространено по всему Печорскому краю. Почти все женское население Печорского края заражено “икотой”, напоминающей по своей распространенности и характеру кликушество, сильно распространенное в 40- 60-х годах по всем центральным губерниям России. В Печорском крае оно тесно связано с верованиями населения в реальное существование сверхъестественных сил. Единственное средство избавиться от икоты, по мнению населения, это — обратиться опять к колдуну или водить одержимую по монастырям и церквам для отчитывания.

По исследованиям доктора С. В. Мартынова, икота характеризуется появлением отдельных приступов или припадков со столь разнообразными симптомами расстройства нервной системы, что нарисовать одну общую картину икоты нет возможности. После раздирающего душу крика женщина падает, как сноп, на землю, и с нею начинаются жестокие судороги, она с ожесточением рвет на себе волосы, ломает пальцы, скрежещет зубами, бьет ногами… Иной раз с отчаянными воплями больная хватается руками за грудь, корчится или, падая на колени, упирается лицом в подушку, крепко сжимая веки; иные бросаются на окружающих людей, бьют окна и посуду, бросают скамейки и стулья, испуская пронзительные крики — “ий”, “я-вай-я”, “ву-у-ой”, “ток-вак-й-й й”… Другие “икотницы” ругаются самыми неприличными словами. Очень часто они выкрикивают какие-либо необычайные требования и желания. Нередко больные непроизвольно смеются и плачут, издают дикие, отрывистые звуки или выкрикивают бессмысленные слова.

При сильном развитии припадка женщина лишается языка и только глухо мычит; при менее сильной икоте она говорит, но не отвечает на предлагаемые вопросы; существуют и такие легкие формы, когда приступ ограничивается тем, что больная начинает необычайно громко и совершенно особым образом беспрерывно икать, но бывают и такие припадки, когда икотница приходит в экстаз и пророчествует, при чем больная говорит не от своего имени, а от имени сидящей в ней “икоты”, ибо, по верованиям как окружающих, так и самой больной, в ней сидит порча, или “икота”, напущенная злым колдуном, или “еретником”.

Распространение этой болезни исключительно среди женщин заставляет, конечно, предполагать существование именно в их жизни условий, располагающих к заболеваниям нервно-психического характера. Влияние глубоко вкоренившихся убеждений в существовании злых духов и нечистой силы, убеждений в происхождении болезней вследствие колдовства, в возможность насылать болезни и их исцелять, — все это в настоящее время разъяснено наукой. Существование женщин, одержимых злыми духами, в свое время было убеждением всех веков и всех народов, и не в столь далекое время стали устанавливаться более правильные взгляды на эти патологические явления общественной жизни, подламывающие женскую натуру. Остатки средневековой веры в колдовство, служащие источником истерических припадков женщины, до сих пор еще очень значительны в глухих местностях Печорского края, где население полно суевериями, наследственно передаваемыми из одного поколения в другое.

Но, кроме демономанических верований, на происхождение болезни должен иметь влияние и тот гнет семейного и общественного положения, в котором находятся женщины на Печоре. Уже девушкой она не связана естественными и нормальными отношениями с родной семьей, а является в ней лишь временной, нежелательной гостьей, от которой требуется скорейшей отработки потраченных на нее расходов. Со вступлением в чужую семью при выходе замуж, при чем личная воля и личное чувство девушки игнорируются, она попадает под гнет свекрови в мужа. На нее и ложатся тогда не только все чисто домашние работы по избе и скотному двору, но и все тяжелые полевые работы, так как все мужское население уходит на промыслы.

Кроме Печорского края, “икота” распространена и по всей Архангельской губернии, но число заболеваемых “икотой” по направлению с востока на запад значительно уменьшается».

Шева/Кликушество (по материалам книги А. С. Сидорова «Знахарство, колдовство и порча у народа коми: материалы по психологии колдовства», Ленинград, 1928 год)

Такой вид порчи (tsykӧdӧm) у коми известен под именем «шева«, в Ижмо-Печорском крае — «лишинка«, на Удоре и у пермяков — «ikӧta«. Слово «шева» в пределах коми языка трудно этимологизировать с каким-либо другим словом. Г.С.Лыткин в своем словаре разлагает это слово на два элемента: шы + ва, получая части со значениями соответственно — звук (шы), вода (ва), т.е. звук воды. Такое осмысление нужно считать искусственным.

Гораздо лучше это слово объясняется по принципам яфетической теории. Имеется грузинское sva — рука и арабское siwa — положил, т.е. салберское слово от семантического ряда «рука — вложить — положить» [сейчас «яфетическая теория» не признаётся научной. Прим.публикатора]. В коми языке этому соответствует sevknitnу — отмахнуться (рукой).

В таком смысле значение слова «шева» вполне соответствует как самому содержанию поверий о шева, так и названиям других видов колдовства. Испортить вообще значит kerny или karny, т.е. «сделать». Испортить, заколдовать человека или животное — ki-mestitny, от слова ki — рука, т.е. наложить руку, переменить руку. Kid-tyny значит или отбить от руки домашнее животное так, чтобы оно не стало узнавать своего хозяина, или разлучить вообще (например, мужа с женой так, чтобы обе стороны не могли выносить друг друга). Название для руки во всех угро-финских языках созвучно со словом kid, напр., черемисское (чувашское) kit, мордовское ked, остяцкое kèt, финское käte и т.д.

Таким образом, по указанной этимологии слово «шева», как и названия всех других упомянутых видов порчи, связывается с названием руки, как хозяйствующего органа, могущего участвовать как в положительной, творческой работе, реальной, так и в отрицательной, разрушительной, в порче.

Шева представляет собой проявление определенного вида болезни, истерии. Женщины коми страдают этой болезнью в сильной степени. В некоторых районах редкая из женщин свободна от нее. Некоторые исследователи считают эту болезнь в известном смысле заразной. На Печоре шевой заболевают женщины вскоре же после своего замужества. Большую роль при этом играет психическое предрасположение, так как обычно после замужества женщина уже ждет этой болезни и в этом направлении настраивает свою психику. Но замужество не играет исключительной роли, так как заболевают и девицы, особенно состарившиеся. Мужчины заболевают этой болезнью гораздо реже. В некоторых местах считается, что мужчина будто бы не может вынести этой болезни и умирает. Форма проявления бывает очень разнообразна. Точно также и степень выражения болезни бывает неодинакова.

Нервно-патологическая сущность болезни «шева»

Объективной стороной болезни является, по мнению Држевецкого, особый вид истерии, Corea maqna. Доктор Краинский в результате продолжительного изучения кликушества в Смоленской, Тверской губерниях пришел к выводу, что

«кликуши — сомнамбулы, и в случае эпидемии (психической — А.С.) заболевают именно и только люди, расположенные к сомнамбулизму. Сомнамбулизм есть медико-психологическая основа болезни, а бытовые условия и народные суеверия составляют внешнюю картину ее».

Врач Усть-Куломской больницы сообщил мне следующие симптомы у одной больной. В Петров день на празднике женщина поела очень обильно. Случился припадок, позвали врача. Врач нашел такую картину: больная с широко раскрытыми глазами сильно кричала, производя руками неправильные движения. Врач констатировал резко выраженный дермографизм (при надавливании кожи или при проведении ногтем по коже на груди появляется краснота, что свидетельствует о невралгии сосудов). Анатомического перерождения в нервном аппарате, однако, не было. Были налицо: функциональное расстройство, повышенная чувствительность и раздражительность. Мнительность точно также была резко выражена.

Присутствующие сообщили, что больная часто жалуется на боли головы, «сердца» и т.п. Обычное состояние — вялое. Указанный врач заболевание связывает с явлениями в области половой сферы, а также желудка. Вдовам обычно рекомендует выйти замуж. Корни болезни, конечно, лежат глубже, именно в общественно-трудовых и культурно-исторических условиях жизни коми вообще и женской половины населения в частности.

Ввиду того, что психо-патологическая сторона этого вопроса требует от исследователя специальных познаний, меня в данной работе интересует чисто этнографическая часть, — система народных представлений, объясняющих эту болезнь с точки зрения своих воззрений на мир, сложившихся в процессе историко-культурного развития. Нервно-физиологическая же сторона вопроса оставляется мною в стороне и задевается только вскользь в ожидании этнографа-врача.

Внешний вид шевы

Шева представляет собою, по мнению коми, существо материальное, могущее принимать самую разнообразную внешнюю форму. Чтобы незаметно попасть в организм человека через пищевод, дыхательное горло, через ухо и т.д., шева принимает вид волосинки, маленького червячка, бабочки, нитки, узла из ниток, насекомого с крыльями и с жалом, просто соринки и т.п. Такой вид, однако, рассчитан только на то, чтобы незаметно попасть в организм человека. После же попадания в организм, а также и раньше, когда она находится еще у колдуна, шева может иметь и различные другие формы. Если коми увидят у кого-либо во рту волосинку, попавшую вместе с хлебом, то обязательно предупреждают об этом и друг другу помогают вытаскивать ее изо рта, предполагая в ней шеву. На улице не возьмут в рот хлеба, не сдунув предварительно приставших к нему волосинок; ни один коми не начинает пить, не дунув предварительно на питье. Шева, передаваемая в виде соринки, не в состоянии поселиться в организме намеченной жертвы, если последняя при приеме съестного заметит эту соринку и скажет об этом вслух.

В с.Слобода рассказывают случай, как во время чая прилетела маленькая бабочка из «кывта» (часть избы, где женщины стряпают) и села в чашку одной гостьи. Последняя не посмела попросить переменить чашку, хозяйка же, наоборот, заставила ее выпить и в результате у женщины появились признаки порчи. Лицами, распространяющими шеву, являются tsykӧdtsis, особый род знахарей, являющихся по преимуществу злыми. Нередко бывает, что человек, слывущий за знахаря, раздающего шеву, лечит в то же время других, или же больные, подозревающие данного знахаря в порче, приходят к нему, чтобы он облегчил их страдания, т.е. чтобы несколько укротил их шеву. В этих случаях колдун парит больного в бане. Tsykӧdtsis этого типа бывают мужчины и женщины, чаще женщины, так как и больными в преобладающем большинстве являются женщины.

Спрашивается, каким образом фабрикуются эти шевы? Некоторые полагают, что они получены колдунами одновременно с получением колдовской силы у своего хозяина-повелителя, злого духа. Другие же указывают, что шева может быть приготовлена колдунами самостоятельно. Приготовляют ее из брошенной сосновой иглы от печной метлы. Кроме того почему-то думают, что ее можно приготовить из черемуховых сердцевин, выбрасываемых при выделке тонких связей для прикрепления кос к рукоятке (kosa sargi), приготовляют шеву также из пепла. Наконец, можно приготовить ее просто из сора. Способ приготовления шевы неизвестен.

Как бы то ни было, шева чаще имеет вид маленького животного, червячка, бабочки, чаще ящерицы, жука и т.п., эти червячки хранятся обыкновенно где-либо в голбце, в хлеву, а то и вне дома, в бураках или в берестяных корзиночках (чуманах). Есть даже бранное слово «шева-чуман». Как и всякое живое существо, шева имеет потребность в пище. Колдун принужден бывает кормить их, часто собственным телом. Это происходит тайком. Существует много рассказов вроде нижеследующих:

Одну женщину из с.Визинги будто бы выследили, как она, переправившись за реку, снимала с себя в кустах шиповника одежду и здесь кормила своим молоком хранившихся в недоступном месте шев, — последние в виде червячков свободно ползали по ее телу.

Другая молодуха часто спускалась в хлев. Однажды свекровь услыхала, что она там что-то очень тяжело вздыхала. Потом будто бы оказалось, что молодуха разделась донага и, подпустив к своим грудям ползавших по ней червячков, кормила их собственным молоком. В следующий раз свекровь увидела корзину, в которой в пуховом гнезде шевелились шевы в виде червячков (bugláseny), она взяла эту корзину и бросила в печку. Шевы стали гореть с большим треском. В это время прибежала молодуха с поля, где она работала, с криком: «Oj, sottsi! oj, sottsi!» (Горю! Горю!) Вообще жизнь колдуньи связана с сохранностью «шева-чумана». Если бросить «шева-чуман» в печку, колдунья умирает.

Один коквицкий крестьянин рассказывал о своей жене, скоропостижно умершей, как он обнаружил, что она была колдуньей. Как-то случайно он нашел у нее «шева-чуман» и немедленно бросил ее в печку. В результате сожжения «шева-чумана» и умерла его жена. В данном случае, возможно, что он был виновником смерти своей жены, более непосредственным, чем таким, как он это изображал, но общераспространенные взгляды о колдовстве давали ему возможность рисовать свою роль в более безобидной форме.

Неловкая колдунья, не сумевшая распределить шев, должна расплачиваться за это своим организмом, кормить их как грудных детей.

Кроме того, шевы требуют для себя и работы. Поэтому по ночам владелец высыпает на пол пуда четыре ржи и приказывает шевам собрать ее к утру по зернышку. Поэтому tsykӧdtsis стараются сбыть с рук свои шевы, направляя их по адресу тех или иных людей. При этом пользуются моментом отсутствия бдительности у своих жертв и в праздничные дни, когда у всех бывает приподнятое настроение, когда люди приходят в более тесное общение друг с другом, забывая принять меры предосторожности, тогда tsykӧdtsis кладут свои шевы во все съедобное.

А.В.Красов приводит существующее мнение, что иногда шева входит и в животных: коров, лошадей, собак; они испытывают одинаковые с людьми последствия от присутствия шевы.

Шева передается с лакомствами, с хлебом, с вином, с пивом, то в виде волосинки, то в виде червячка, бабочки или соринки. В некоторых местах думают, что часть ящерицы колдунами сушится, затем размельчается и уже в виде порошка подсыпается к еде.

В других случаях расставляется шева по определенным местам, на перекрестке дорог, где больше людей проходит. Если шева предназначена кому-либо лично, то кладется она в те места, которые чаще посещаются данным человеком, при этом выбираются места более тесные, неудобные, с таким расчетом, чтобы человек тут непременно выругался. Такими пунктами на дорогах являются раскаты, ухабы, высунувшиеся пни, обрывы, концы огородных кольев, а в домах столбы у ворот, пороги, лестницы, ведущие в хлев, и т.п. Здесь шева уже автоматически, при произнесении ругательного слова, входит в человека.

Вообще считается, что шевы на улице имеются в таком же количестве, сколько там летает комаров. Шева, предназначенная кому-либо, принуждена ждать удобного времени, часто целыми годами, так как менять свое местоположение произвольно ей нельзя, за исключением тех случаев, когда она пускается на далекое расстояние. В человека шева может попасть, по мнению некоторых, только на близком расстоянии и только в тот момент, когда у человека бывает открыт рот. По мнению удорцев, «ikӧta» может зайти в человека в виде простой ящерицы, последняя заползает внутрь его в то время, когда он неосторожно заснет на земле.

Пермские коми считают, что шева (ikӧta) может переходить сама произвольно от одного человека к другому во время сна. Одному мужчине из с.Палевиц шева была положена на куртку в виде волосинки, которая незаметно подвигаясь, забралась в рот.

Случается, что шевы назначаются человеку, живущему от колдуна за сотни верст. Тогда шевы пристают к возам извозчика и едут с ними незаметно до соответствующего места и затем терпеливо выжидают случая, чтобы зайти по месту назначения; не дождавшись такого случая, они забираются иногда и в другого, позабывшего принять меры предосторожности, человека. Шеву могут получить мужчины, женщины и даже дети. В д.Конша указывали на 2-летнего ребенка, испорченного шевой. Говорят, что иногда ребенок, едва начавший говорить, бывает уже испорчен (tsykӧdӧma). В таких случаях считается, что дети страдают по вине родителей.

Характер, поведение человека, одержимого шевой, совершенно изменяются, и все его поступки, часто выходящие из ряда вон, приписываются уже не ему самому, а той шеве, которая в него вселилась.
Шева, попавшая в организм человека, начинает там хозяйничать. Ведет себя в высшей степени произвольно, проявляет прихоти на еду, капризничает и становится беспокойнее. По своему желанию она передвигается с места на место в организме человека, то поселяется в животе, то поднимается в глаза, то подкатывает к сердцу, обычно сидит на диафрагме (sӧlӧm potsys vylyn).

Наиболее частые боли от нее ощущаются, как боли «сердца» (solӧmad kutsisas, sӧlӧm-tӧ nakavny kuttsas), в результате каковой «начинает позывать на рвоту». Бросается в голову, тогда голова начинает болеть. А то подкатывает к горлу и начинает душить человека. В этом случае шева может довести человека до смерти. В предупреждение этого больные женщины перевязывают шею шелковой или волосяной ниткой. Со смертью носителя шевы, в том случае, если последняя не смогла заблаговременно выйти, она, как некоторые говорят, умирает. На Ижме считают, что перед смертью больного его шева выскакивает изо рта, поэтому человеку, имеющему шеву, при смерти кладут в рот кусочек ладана, чтобы помешать ее выходу. В других местах считают, что прежде, чем шева не выйдет из больного человека, больной не может умереть, а будет бесконечно мучиться.

Так, одна женщина, по рассказам, не могла умереть, так как «лишинка» была внутри ее. Пришлось ей, согласно ее просьбе, положить в рот таракана (шева в свое время зашла в нее в виде черного таракана). Во избежание этого больные заранее завещают свою болезнь тому человеку, который возбуждает в них злобу, в этого человека она заранее и поселяется (Ижма). Если же шева до смерти не имела случая «выскочить», то переходит, по мнению некоторых, уже после смерти обладателя на его обмывальщика. Но прежде, чем довести человека до смерти, она претерпевает некоторые стадии развития. Шева, попавшая в тело в виде незаметного существа, начинает там расти. Она питается (буквально «грызет») наиболее вкусными тканями организма. Особенным лакомством для нее считается глазной белок.

У пермских коми считают, что шева может дорасти до величины сапожной колодки, а по мнению ижемцев, она «имеет вид черной кошки». И чем дальше, тем сильнее укореняется шева в организме человека. Когда у человека замечают неестественную икоту или обычные признаки шевы, стараются болезнь напугать. Так в д.Карийской, одна женщина рассказала следующий случай про свою бабушку:

«Муж пришел с охоты, принес несколько штук зайцев. Жена сидела на краю печки и сильно икала. Муж взял отрезанную заячью голову и с криком — «на, ешь!» — неожиданно подскочил к ней. Та опрометью бросилась вглубь за трубу с восклицаниями: «oj, sois, oj, sois! (съел, съел!)». Так вскрикнула она раз шесть, а потом уснула. После этого икота никогда больше не обнаруживалась».

Существуют специальные травы от шева: «usa-turun«, «leba-turun«, «bronets«, «nikӧn-turun«, которые растут по мелким речкам. Видеть их мне не удалось. Употребляется для этой цели также белена, поят ее отваром. Бывают случаи, что шева иногда будто бы выходит вместе со рвотой. У одной женщины на Печоре «вышла» в виде шмеля, «идет по полу и пищит» (tsipsӧ), у другой из уха «выпал» как-то в виде червячка, у третьей выпала изо рта в виде птичьего яйца, у четвертой «пол-ящерицы с задней парой ног вылезло изо рта» и т.д. Несмотря на внешний вид маленького животного, шева, однако, неуязвима для ножа, — если ударить ее ножом, то только позвякивает (zilgӧ). Единственным средством уничтожения является сжигание. В печке шевы горят будто бы с сильным треском.

Первое время еще бывает надежда «выгонить ее» какими-нибудь сильнодействующими веществами, вызывающими рвоту, поят в таких случаях, кроме отваров от вышеупомянутых трав, табачной водой, щелоком, олифой, костяным дёгтем. Для мужчины деготь добывается от костей быка, а для женщины — от костей коровы. Иногда выживают мочей и т.п.

Если шева в первое время не вышла, то в дальнейшем уже не выгнать ее никакими средствами. Через некоторое время она покрывается шерстью и может даже самостоятельно заговорить. Говорит не всякая шева. Одни обычно проявляют себя в более безобидной форме, другие же бывают буйные, «дур-шева». Объяснение о существовании отдельных видов шевы приводится следующее: менее мучительной бывает шева, развившаяся от хвоста ящерицы, наоборот, неистовой бывает та, которая получилась от ее головы. Шева от головы ящерицы по истечении определенного времени может заговорить. Обычно колдун дает срок, иногда до 15 лет, до истечения которого шева не должна показывать своего голоса. Говорит, конечно, сам человек, но от имени другого существа. Шева заговаривает чаще всего во время того или иного припадка. У больной в этом случае совершенно изменяется голос, он бывает отрывист, неровен, визглив. Иногда разговор бывает совсем несуразным.

Шева считается вещей и потому в случае припадка окружающие настраивают разговор больной на желательную для них тему. При этом обращаются непосредственно не к больному человеку, а к его шеве, которая отвечает не только на вопросы, но становится иногда и совсем болтливой. Первым делом стараются узнать, кто является причиной шевы, кто дал ее. Шева указывает на то или другое лицо, называя их «папенькой» или «маменькой». Рассказывает, как и при каких условиях она попала в данное место, как раньше ее держали и каково теперь живется. Население часто расспрашивает шеву о пропавших вещах, о будущем и т.д. Иногда, в случае необходимости, нарочно приходят к ней и вызывают припадок для расспросов. Правда, это не всегда удается, а только в случае хорошего настроения шевы: она очень капризна. Кроме того, она часто бывает лицеприятна: к одним относится сурово, к другим же более добродушно. Поэтому прежде, чем приступить к расспросам, стараются шеву задобрить приятными ей разговорами, комплиментами или обещанием удовлетворить ее прихоти на еду.

Шева чаще всего говорит у женщин, у мужчин же редко. Это объясняется тем, что колдуны боятся горячности мужчин и потому принимают меры, чтобы их дело не обнаружилось. Это не значит, что мужчинам даются более безобидные формы. Им также можно дать голову ящерицы, но язык ее предварительно перевязывают конским волосом. Встречали будто бы лиц, которые выкапывали на зимней дороге с обледенелой санной колеи выпавшие случайно с конского хвоста волосинки для упомянутой цели. В том случае, когда у шевы язык перевязан, она не может говорить и потому нельзя узнать, кто причинил болезнь, но тем не менее такая шева может мучить человека не в меньшей степени, чем говорящая.

Как в момент передачи, так и потом, будучи внутри человека, шева имеет разные виды и в зависимости от этого и разную величину. Иногда человек ощущает ее у себя под кожей в виде мышонка, иногда в виде маленькой птички, а то и маленького человека. У одного лесника из Позтыкероса были две шевы в виде птичек. Они иногда поднимались к горлу или появлялись в груди и там резвились и чирикали. Это явственно ощущал больной и просил посторонних приложить ухо и послушать. Говорящая шева, по-видимому, всегда принимает вид маленького человека и называет себя по имени (иногда с отчеством).

Прихоти шевы

В зависимости от принадлежности к тому или к другому полу шева имеет соответственные прихоти. У одной женщины в д.Лопидин, по Локчиму, были получены от одного человека две шевы. Одна называла себя Катериной, а другой величал себя Иваном. «Иван» (когда женщина выступала от его имени) все время вел себя непристойно, сквернословил, угрожал, требовал себе вина, а «Катерина» имела пристрастие к конопляным семенам. «Она» так жадно набрасывалась на эти семена, что горстями бросала их в рот. У другой женщины в Визинге, долгое время служившей в богатых домах в прислугах, особенное пристрастие имела шева к более изысканным сортам вина: она требовала «коньяк», «тенериф» и больше ничем не удовлетворялась. Благодаря требовательному «Ивану», лопидинская женщина пропила все свое имущество. Некоторые женщины в силу пристрастия своей шевы к табаку начинают курить, несмотря на строгий взгляд населения на курение женщин. У иных бывает пристрастие ко всему горькому, тогда они истребляют в массовом количестве горчицу, редьку, перец и т.д.

Принадлежность шевы к тому или другому полу иногда приводит к более глубоким странностям поведения. Так, в той же Визинге имеется женщина, которая не может делать той работы, которая считается чисто женской, напр., стряпать хлеб, нянчиться с детьми и т.д. В таких случаях она приходит в раздражение и ей приходится бросать работу. Некоторое удовлетворение получает она, когда закуривает. При всем этом она, «как мужчина», приходит в дикое буйство, сквернословит, избивает детей и т.п., требуя при этом для себя красную рубаху и лакированные сапоги.

Вот один из типичных рассказов местного населения, который сообщила мне сестра больного.

«Папа — А. получила tsykӧdӧm от Мординской А. Эта колдунья, как известно, в обращении очень милая, а на самом деле; «языком мягко стелет, да жестко спать» (kyvnad sija oz dojd). Пригласила она «Папа — А.» в гости, тогда и дала ей шеву. Через несколько недель шева уже и заговорила (gorӧdtsis) — очень быстро выросла: Мординскую А. шева называет матушкой; могла заговорить шева потому, что матушка забыла обвернуть волоском ее язык. Когда шева начинает у ней говорить, то поднимается к горлу. Люблю, говорит, очень кушать глазные мускулы (sin-jaj), это очень вкусно. Сквернословит (sӧtkӧ i matkӧ), совершенно не стесняясь своего мужа. Потом три раза посылали мужа к знахарке А. просить, чтобы она немного приукоротила свое «чадо» (med ӧlӧdas). В результате этого, шева стала вести себя поскромнее».

Взять обратно раз данную шеву часто не может даже сам знахарь, так как в этом случае она переходит на одного из его «родни», из знающей же братии.

Описание припадков

Как было уже упомянуто, шева мучает человека приступами, в промежутке которых он чувствует себя более или менее нормально. Но часто бывает достаточно какого-либо слова, запаха или же неприятного зрительного впечатления, вызывающего брезгливое чувство (упоминание налима, червяка и т.п.) или просто небольшого волнения, чтобы получился у соответствующего субъекта приступ.

У одной позтыкеросской женщины tsykӧdӧm пришло в раздражение из-за незасоленной ухи. Эта женщина обедала у П.Ф. из Конши. После обеда ее стало позывать на рвоту (soltsykӧdӧmmas kutsis ema) и стало душить «oj! viis, oj! ptsykӧdӧmdtis!» (ой! убил, ой! задушил!) выкрикивала больная. В таких случаях даже причащают больного, ожидая смерти. Другая женщина начинала повторять бессмысленное «dze-dze-dze», если кто-либо при ней произносил слово — «редька». Можно вызвать шеву на разговор обещанием приятного, напр., вкусной еды, соответствующей прихотям больной. В д.Jtsykӧdӧmvntsykӧdӧmrys на Вашке была икотница — старая девица Дарья. Обычно молодежь приставала к ней с вопросом — кто дал ей икоту.

- «Если не скажешь, то принесем голову налима и сунем тебе в рот»,

— прибавляли тут же.

При этих словах у больной начинался приступ. Он проявлялся в мучительном икании.

«Кажется при этом, — говорят очевидцы, — что все внутренности собираются выйти: «ыа! ыа!», — ритмически начинает выкрикивать Дарья, вытягивая шею. Голос делается все глуше и кажется, что идет он откуда-то из глубины. Продолжительный приступ вызывает у нее головную боль. Больная вся краснеет, ее бросает в пот (другие же больные, напротив — синеют)».

Приступ у Дарьи продолжается, обычно, довольно долго. Получается в таких случаях в высшей степени мучительное положение у «одержимого»: с одной стороны — физическая боль, с другой стороны — сознание своего бессилия воспротивиться намерениям злостных экспериментаторов. В результате сеанса у больной обыкновенно всегда бывает приступ злобы и бешенства. В состоянии аффекта больные могут совершить даже преступление. Иногда бывает достаточно увидеть им того или другого человека, чтобы при одном воспоминании о пережитой от него неприятности снова возобновился приступ.

Мне пришлось в с.Ижме наблюдать приступ у одной женщины по имени Павла (Gogtsykӧdӧm-gtsykӧdӧmtyr). Она — вдова, лет под 60. Знает свадебные причитания. Павла боится, между прочим, горчицы. Непосредственной причиной приступа было следующее обстоятельство. По просьбе квартирохозяйки (Павла жила в няньках у хозяйки дома) она привела ко мне ямщиков, которые запросили вдвое дороже нормальной стоимости. Накануне были попутчики, которым также много запрашивали. Присутствовавшие высказали предположение, что эти ямщики запросили так много по наущению Павлы.

Тогда я по неосторожности спросил местное прозвище у Павлы. Любители зрелищ передали это ей за намерение с моей стороны взыскать с нее. В это время у нее начался приступ. С внешней стороны она держала себя спокойно: продолжала даже свое рукоделие, но при этом мучительно икала. Колебания грудной клетки сопровождались ритмическими восклицаниями: ой-йой, ой-йой, ой-йой, ой-йой… По своему ритму восклицания имели характер трехстопного хорея с ударением на первом слоге и с перерывами между «стихами», причем первое ударение, совпадавшее с физиологическим толчком всей грудной клетки, было похоже на взвизгивание. С течением времени характер ритма изменялся. После продолжительного повторения трехстопного хорея, начались отрывистые: ой!.. ой!.. ой!.., потом менее мучительные: ох-да, ох-да, ох-да…

Через маленький промежуток времени тяжелое: ух! ух! ух! В связи с реагированием зрителей приступ опять усиливался: ой-йой-да, ой-йой-да, ой-йой-да… ох!.. ух!.. ух!.. Более протяжное: о-о!.. о-о!.. Самый толчок, или, скорее наоборот, первый слог всегда совпадал с толчком. После продолжительных протяжных вздохов приступ при возобновлении соответствовавшего внешнего раздражения снова возобновлялся и проходил все этапы своего развития. В промежутках между восклицаниями больная просила больше не разговаривать с ее шевой, просила оставить ее саму в покое, жалуясь на то, что у нее сильно болит голова.

Параллельно с этим интересно отметить, что наряду с такой ненормальной раздражительностью женщин-кликуш по поводу напоминания им тех или других представлений, наблюдается у многих мужчин также весьма странное реагирование на некоторые обычные предметы разговора. Некоторые лица просто не выносят определенных предметов и приходят в ярость, когда кто-либо им о них напоминает. Так, один коквицкий крестьянин не выносил, если при нем произносили слово «уха». Хотя он уху употреблял в пищу, тем не менее, никто из домашних не смел при нем употребить этого слова в разговоре под угрозой быть жестоко избитым. Вместо того, чтобы сказать «поставить в печку уху», домашние должны были говорить «поставить в печку горячую воду» и т.п.

Другой приходил в буйство, если его называли по отчеству, а не просто по имени. У каждого подобного человека обычно бывает свой особенный предмет, по отношению к которому он неравнодушен. Часто предмет такого неравнодушия становится прозвищем данного человека. При помощи таких возбуждающих слов очень легко у человек