Слов нет
Двадцать с лишним лет назад, когда многое в стране стало меняться, первыми целями переустройства стали два объекта — социология и независимые средства массовой информации. ВЦИОМ отняли у Юрия Александровича Левады сразу после того, как лишили Гусинского телекомпании НТВ.
Это была правильная дебютная идея с точки зрения ее авторов. Лишившись обратной связи, общество постепенно теряло понимание происходящего и следом — иммунитет к пропаганде. И затронуло это всех — и ведомых, и тех, кто считают себя интеллектуалами.
Теперь попытки осмыслить происходящее упираются ровно вот в это — отсутствие достоверных данных о том, в какой стране мы живем, и рядом с кем, и что они в реальности думают, и чего, соответственно, ожидать.
Если проводить аналогии с медициной, то мы отброшены во времена, когда в распоряжении врачей не было не то что КТ, МРТ и рентгена, но даже элементарной лаборатории. И ничего, жили же люди, правда, недолго.
Лишившись социологии и средств массовой информации, мы оказались в положении людей, которые сами себе вырезают аппендицит тупым скальпелем, причем, совершенно напрасно, потому что страдают они от педикулеза.
Вечно так продолжаться не будет. Современные методы социальной диагностики и лечения вернутся, хотя бы потому, что сохранилась память об их существовании и действенности. И начнется все с того, с чего начинается всегда — со слова. Это будет небыстрый путь, на котором для начала неплохо бы заняться терминологической уборкой. Невозможно назначить лечение, не поставив точный диагноз.
Но новые слова не появятся до тех пор, пока нам кажется, что и старые годятся.
Например, многие свободно пользуются выражениями «ватники», «либералы» и «креативный класс», неважно, с каким знаком. За их появление в нашем лексиконе, кстати, надо благодарить лично В.Ю. Суркова, культовую фигуру национальной школы морочания головы.
Если приглядеться, то эти три слова есть не более чем перепев советского описания общественного устройства, которое, по мнению его авторов, состояло из пролетариата, колхозного крестьянства и трудовой интеллигенции. Что та картина мира была бредом, что эта. А распространенность и общеупотребимость этих слов — что тогда, что сейчас — это успех пропаганды, а не результат точного знания.
Остроты ощущений добавляют, те, кто по старинке пользуется и «интеллигенцией». И это полвека спустя после появления блестящего термина «образованщина», спасибо за него большое Александру Исаевичу Солженицыну.
Отлично становятся в этот ряд и другие, внешне простые и понятные, но совершенно пустые и бессмысленные слова.
Например, «оппозиция». Это кто такая и где ее показывают? Вообще-то оппозиция водится только в парламенте. И если вы употребляете это слово, то придется признать факт наличия в стране парламента.
Который откуда взялся на нашу голову? Поэтому следующий шаг в этой логической цепочке — признание того, что на этой территории состоялись выборы. Это уже называется — легитимизация балагана. Статьи такой в уголовном кодексе нет, но интеллектуальное преступление налицо.
А как описать это явление? «Та часть населения, которая недовольна проводимой внешней и внутренней политикой»? Или просто «недовольные»? Тут наступает понятная развилка: слишком длинно в одном случае, слишком просто в другом, и в обоих может возникнуть ощущение, что вы недостаточно высоколобы. Но выбирать придется, нельзя же жить в такой языковой грязи.
Некоторые — без принуждения и решения суда — берут в рот словосочетание «глубинный народ». Это уже совсем стыдно — питаться терминологическими объедками из рук администрации. Которая после ухода В.Ю. Суркова трагически потеряла в умственном уровне. Так можно докатиться до «86 процентов поддержки» или других фантазий ВЦИОМа.
Да и само понятие «народ» вызывает подозрения в несостоятельности. Те, кто его употребляют, явно себя из этих рядов исключают.
Закрадывается только смутное подозрение, что им что-то мешает открыто назвать себя интеллектуальной элитой, а всех остальных тупым и темным быдлом. С другой стороны, такая сдержанность — уже неплохо.
Что уж говорить про «электорат», который настойчиво возвращает нас к тяжелым раздумьям по поводу того, есть ли в стране выборы, парламент и эта, как ее, оппозиция.
И так куда ни кинь. Все общественно значимые термины — такие привычные, удобные и экономящие время — приходится писать в кавычках. Написать можно, но думать и общаться в кавычках нельзя. Это как носители фарси обращались бы к франкофонам, при этом все они слепоглухонемые.
Результат такого беспомощного словоупотребления — интеллектуальный паралич, который в кругах менее просвещенных обозначается одним словом, вызывающим отторжение у Роскомнадзора. Никто ни с кем ни о чем не то что договориться, не в состоянии даже понять, о чем речь. Состояние политики, экономики и всего остального — это следствие этого тупика.
Если — другим и себе на беду — мы хотим продолжать это общее собрание табора по итогам управления конезаводом, никто нам не помешает. Если решим начать выбираться, имеет смысл первым делом прекратить текущий нефильтрованный базар и заняться подбором новых слов. Иначе так и будем корчиться безъязыкие.
Михаил Шевелев, для «Новой газеты»