Сказок о хлебе мало, о яблоках – много.
Яблоки делают так. Кусачками режут медную проволоку,
цвет которой – чистое золото пиратского клада, золотого
петушка, золотой рыбки, золотой яблони, где в золоте
ветвей растут золотые яблоки – до войны, во время и после,
и вечно, и послевечно.
Из этой проволоки, забинтованной зелёным лоскутиком
ситца, но лучше – батиста, получается стержень яблока и
веточка, из него торчащая, там в конце и листик яблони
потом образуется.
На стержень, как пряжа на веретено, слоями навивается
вата, через два слоя на третий обмазанная свежесваренным
клеем, чтоб звенело, блестело и гладко круглилось, - можно
и жидким крахмалом, но это хуже намного, вид будет вял,
не сочен.
А как высохнет обмазка в яблоке и на яблоке и заблестит
оно по-стеклянному, тут же красятся кистью яблоко и
веточка, из него торчащая с листиком яблони, который
здесь образуется.
Таким же образом делают груши, сливы, персики,
вишни, апельсины, абрикосы, мандарины, баклажаны,
морковь, огурцы, помидоры, - и всё это сдаётся по
накладной, при точном подсчёте штук изделия, а пять яблок
оставляют тебе для подвески на ёлку, если дети имеются и
справка о том.
Последнее яблоко съели, когда мне было четыре года, потом
война покатила нас далеко от яблок, и начисто я забыла, что
их едят. Но яблок я тех понаделала с матерью и сестрой
великое множество, и по живому яблоку никак не тоскуя,-
только по круглому хлебу.
Сказок о хлебе мало, о яблоках – много. То в яблоке отрава
колдунская, то сон невозможной силы, то змейский соблазн,
то Божий запрет, то чистое золото, - а кто ж это ест?!.
И ещё слух был и шопот про то, что яблоки видеть во сне –
к похоронке.
Яблоки делать и во сне их не видеть?.. А как? Тайна
молитвы.
Последнее яблоко сделала, когда было мне восемь лет,
сразу тогда и война кончилась, и поехали мы, поехали в
обратную сторону, домой, в деревянных вагонах, местами –
в телегах… И вдруг на станции продают яблоки вёдрами!
Оказалось, что их едят!.. Их ножом режут!.. Их чистят, и
стружка вьётся!.. Их варят! Они сочатся и пахнут!..
И все ко мне пристают, прямо хватают за шиворот: " Ну,
съешь яблочко! Ну, только понюхай, какой аромат! Это же –
белый налив!"
Мне съесть тогда яблочко было – что съесть табуретку или
ключ от дверей. Моя память не ела яблок и противилась
ожесточённо.
А люди ржали, как лошади, вгрызаясь в яблоки по самые
кости дёсен, из которых лилась кровь, потому что –
авитаминоз.
И хрустел народ яблоками в кровавом соку, и, за шкирку
держа, тыкал меня в те душистые вёдра, полные яблок.
Пришлось мне тогда загрызть одно яблочко с листиком,
белый налив. И стало то белое яблочко красным, потому что
дитя народа сочится теми же дёснами,- как выяснилось на
той же станции, где я тогда выплюнула в ладонь семечко
яблока, красное семечко…
С тех пор яблоки даже снились мне иногда, но сон тот был
не смертелен.
А вот корабль, плывущий во сне по улицам города, как в
Венеции, оставил меня сиротой на лютом ветру и скрылся в
тумане вечности с моими родными, материнско-отеческими.
В тумане, который плющит мне сердце, когда он сюда
натекает.
Надо было делать кораблики. Яблоки делают так, кораблики
– эдак, но всё едино, и есть в этом деланье детском
космический ритм, который – молитва,
защита
и светлая память о тёмном.
Яблоки. Юнна Мориц (из цикла "Рассказы о чудесном").