Нюансы российской истории по-владимирски
Историки органов безопасности, прочитав книгу Василия Красильщикова о репрессиях 1920-30-х годов на Владимирской земле, указали на неточности, допущенные автором, опровергли ряд его заключений и даже дополнили монографию подробностями
Монография «Ъ: О репрессиях 1920-1930 годов на Владимирской земле» кандидата физико-математических наук, доцента Владимирского филиала Российского университета кооперации Василия Красильщикова вышла осенью 2023 года.
Книга стала итогом 6-летней работы ученого по розыску информации о трех его родственниках, которые в 1920-1930 годы преследовались по политическим мотивам. В качестве источников использовались материалы из архивов управлений ФСБ по Владимирской и Ивановской областям. Это были уголовные дела двух священников: прапрадеда автора монографии Александра Никольского, служившего в селах Богдановское и Лыково Юрьев-Польского района, его родного брата, муромского священника Василия Никольского и номенклатурного работника Владимирского района Ивановской промышленной области, заведующего райфинотделом Александра Красильщикова (прадеда автора монографии).
Судьба трех героев книги иллюстрирует три варианта развития событий для осуждаемых по 58-й статье УК РСФСР: исправительно-трудовой лагерь и ссылка, расстрел и оправдание.
Исследователи истории владимирских органов госбезопасности, прочитав книгу Василия Красильщикова и сверив факты, изложенные в ней, с материалами трех уголовных дел, нашли в монографии ряд неточностей, существенных упущений и неподтвержденных конкретными данными умозаключений.
ДЕЛО СВЯЩЕННИКА АЛЕКСАНДРА НИКОЛЬСКОГО ИЗ СЕЛА ЛЫКОВО
Как описывает Василий Красильщиков, священник Александр Никольский из села Лыкова под Юрьев-Польским был арестован в феврале 1921 года, по постановлению Народного суда, и помещен во владимирский арестный дом «за провозглашение вместе с хором певчих в день Рождества Христова в церкви во время молебна «вечной памяти» царю Александру I». С февраля по май жители Лыково и окрестных селений написали 16 писем с 350 подписями в поддержку священника и с просьбами освободить его.
«Особо хочется отметить подвиг односельчан А. А. Никольского, которые не побоялись открыто поставить свои подписи и высказаться в защиту священника в те сложные для верующих людей и церкви годы. Они были не согласны с надуманными обвинениями в его адрес, и не смогли промолчать и оставить священника-односельчанина один на один с безжалостной репрессивной государственной машиной», - пишет Красильщиков.
фото из архива автора книги
2 марта 1921 года Никольский был отпущен из-под стражи «до решения дела судом», но 18 апреля того же года был вновь арестован по постановлению Владимирской губернской чрезвычайной комиссии.
«Теперь Александру Алексеевичу были предъявлены обвинения и в антисоветской деятельности. С чем он был категорически не согласен», - пишет автор монографии.
5 июля 1921 года постановлением коллегии Владимирской губернской чрезвычайной комиссии за контрреволюционные действия, вносящие в крестьянскую массу подрыв к авторитету и строительству Советской власти, Никольский был приговорен к заключению в лагерь принудительных работ. По утверждению Василия Красильщикова, срок наказания священнику был определен в пять лет. Однако 21 октября 1921 года постановлением тройки по пересмотру дел осужденных Владимирской губернской чрезвычайной комиссии его наказание было определено условным, Никольский был отпущен из-под стражи.
«Это тоже редкий исторический факт, по всей видимости, свершившийся под настойчивыми прошениями прихожан Покровской церкви села Лыково», - пишет автор монографии.
Кандидат политических наук, руководитель музейного образования «Музеи истории органов безопасности во Владимирской области» Андрей Соловьев, ознакомившийся с делом священника Никольского, заявляет, что в передаче этой истории Красильщиков допустил неточности и упустил ряд важных фактов. Из дела видно, говорит Соловьев, что Александр Никольский преследовался не только «за веру»: ему был предъявлен ряд других обвинений.
События, судя по материалам уголовного дела, развивалось следующим образом. 3 марта 1921 года, на следующий день, после того как Никольского выпустили до суда «под подписку о невыезде» из Владимирского арестного дома, в губернское ЧК поступило заявление от гражданина Ивана Филипповича Абрамова. В нем утверждалось, что священник не только поминал царя при богослужениях после Октябрьской революции, но и сотрудничал с владимирским жандармским управлением в 1910-1911 годах.
На основании заявления Абрамова 18 апреля 1921 года чекисты арестовали Никольского, а 7 мая было возбуждено уголовное дело. При опросе Иван Абрамов, который, судя по всему, был старым революционером, показал, что около 1910 года он вернулся во Владимирскую губернию из ссылки. Другой старый революционер Спиридон Власов (партийная кличка «Борис») сообщил ему, что из губернского жандармского управления священнику Никольскому в Лыково пришла бумага с указаниями осуществлять за ним тайный надзор. Священники до революции обязаны были сообщать о подозрительных членах своего прихода, но, по мнению Абрамова, бумага о надзоре за ним должна была прийти настоятелю лыковской церкви, которым был другой священник. Из этого Абрамов делает вывод, что «темной личностью», которая вела борьбу против рабочего класса, был именно «поп Никольский».
Кроме этого, Иван Абрамов обвинил Александра Никольского в развале планов по продразверстке в Лыково с помощью махинаций.
«В 1920 году ячейкой сельсовета была разложена мясная разверстка преимущественно на кулацкий элемент, но они остались недовольны и велели председателю сделать общее сельское собрание, на котором прежнюю разверстку провалили благодаря попу Никольскому, который принуждал граждан, чтобы таковые поднимали обе руки в интересах кулаков, что может подтвердить член лыковской ячейки РКП(б) Иван Фадеев», - следует из опроса.
Также Абрамов упомянул об угрозах Никольского своей пастве, которая стала нерегулярно посещать храм Божий.
«Когда крестьянское население уже мало верило поповскому обману, Никольский грозил, что если вы подохните, то я вас похороню на коровьем кладбище, что может подтвердить Кириллов»,
- показал Абрамов на опросе.
Из материалов дела следует, подчеркивает Андрей Соловьев, что именно на основании обвинений в сотрудничестве с жандармским управлением и в провале продразверстки, а не только из-за поминания царя на богослужении, Александр Никольский коллегией Владимирской ГубЧК 5 июля 2021 года был признан классовым врагом.
Из протокола заседания коллегии также следует, что Никольский был приговорен не к пяти, а к двум годам принудительных работ в лагере.
При этом из дела видно, подчеркивает Соловьев, что чекисты продолжали разыскивать свидетелей, которые могли бы подтвердить или опровергнуть факт сотрудничества Никольского с жандармами, факты манипуляций на сельских собраниях и факты антисоветской агитации. Найденные свидетели ничего вспомнить и подтвердить не смогли. Все обвинения, кроме поминания царя, отрицал и сам священник.
Именно из-за отсутствия свидетельских показаний, а не из-за писем прихожан, заключает Андрей Соловьев, коллегия ГубЧК и пересмотрела приговор Никольскому.
P.S.
Второй раз Александра Никольского арестовали в 1930 году. Гаврилово-Посадским райотделом ОГПУ Ивановской Промышленной области в отношении него было возбуждено уголовное дело по статье 58 УК РСФСР. Священника обвинили в систематической антиколхозной и антисоветской агитации с использованием церковного писания и в выступлениях за открытие закрытой церкви. Решением тройки при ПП ОГПУ по Ивановской промышленной области он был приговорен к высылке в Северный край на 3 года. В мае 1931 года 66-летний священник скончался на барже в пути к месту ссылки в селе Сторожевске Корткеросского района Республики Коми. Был похоронен в общей могиле на берегу реки Вычегды. По обоим уголовным делам Александр Никольский был реабилитирован в 1992-93 годах.
ДЕЛО МУРОМСКОГО СВЯЩЕННИКА ВАСИЛИЯ НИКОЛЬСКОГО
Родной брат Александра Никольского священник Василий Никольский, служивший в муромских храмах, в том числе в кафедральном Богородицком и Благовещенском соборе, уволенный за штат в 1933 году, был арестован 18 ноября 1937 года, как пишет Василий Красильщиков, «по обвинению участников так называемого филиала Муромской поповской диверсионно-террористической организации в общем количестве 19 человек». Всего по двум групповым уголовным делам так называемой Муромской контрреволюционной террористической организации в городе был арестован 61 человек.
Василий Никольский на допросе виновным себя не признал, показаний ни против себя, ни против других не дал. Но показания на него дали другие участники группового дела. Как пишет Василий Красильщиков, показания эти были «вырваны с пытками… в надежде остаться в живых за сотрудничество со следствием». Автор монографии пишет, что из документов допросов видно, как обвиняемые, судя по всему, под «психологическим и физическим воздействием со стороны следователей» меняют свои показания, признают себя и других виновными в контрреволюционной деятельности.
Только на основании чужих показаний Никольский 17 декабря 1937 года постановлением тройки управления НКВД Горьковской области был признан виновным в том, что «состоял членом контрреволюционной церковной диверсионно-террористической организации и на нелегальных сборищах духовенства принимал активное участие в обсуждении и выработке мероприятий по борьбе с существующим строем. Среди населения систематически проводил контрреволюционную клеветническую провокационную агитацию против Советской власти и против руководителей ВКП(б) и Советского правительства». Священник был приговорен к расстрелу. Приговор привели в исполнение в городе Горьком 26 декабря 1937 года. Тело Василия Никольского похоронено на горьковском Бугровском кладбище. 23 июля 1956 года Президиум Владимирского областного суда отменил вынесенный тройкой приговор.
По словам исследователя истории владимирских чекистов Андрея Соловьева, муромское дело 1937 года было сфальсифицированным и откровенно «халтурным», велось на скорую руку с полным нарушением процессуального кодекса в лучших традициях «ежовщины». Поэтому в 1956 году оно и было отменено.
При этом, заявляет Соловьев, из дела следует, что возникло оно не на пустом месте: ряд муромских священников и их прихожан преследовались за вполне конкретные дела — за агитацию против советской власти на тайных собраниях и за разговоры о возможной помощи немцам в случае войны с Германией. Также из материалов дела видно, что многие из его фигурантов уже имели судимости, в том числе за растрату церковного имущества, ранее арестовывались и даже высылались.
Один из фигурантов дела во время Гражданской войны был колчаковским офицером, впоследствии работал в Муроме землемером, ездил по окрестным деревням, агитировал крестьян не сотрудничать с советской властью, потому что скоро «все вернется на круги своя».
Другая фигурантка, как следует из материалов допроса, так ненавидела советскую власть, что не стала после революции работать учительницей, чтобы не помогать советскому государству растить детей. По той же причине она развелась с мужем-учителем, по той же причине вступила в «антисоветский подпольный монастырь», и по той же причине учила сына немецкому языку.
«До революции 17 года я работала учительницей, но в 19 году в знак протеста против существования Советской власти я эту работу бросила и с тех пор нигде в советских учреждениях не работала. В 26 году я развелась со своим мужем Щегловым, по той причине, что он продолжал работать учителем и этим приносил некоторую пользу советской власти, а я этого не желала. Вообще, с первого дня Октябрьской революции и по день моего ареста я была противницей советской власти и проводимых ею мероприятий и на этой основе занималась антисоветской деятельностью. В 36 году в мае месяце вошла в антисоветский подпольный монастырь...передо мною была поставлена задача: привлекать верующих на свою сторону и через них проводить антисоветскую агитацию, направленную на дискредитацию советской власти и руководство ВКПб, а также агитировать за посещение церкви, за веру в Бога, против посещения театров и других культурных учреждений, чтобы отрывать массы от общественной жизни страны…Я, еще не находясь в подпольном монастыре, не стала обучать сына в советской школе, боясь того, что его могут воспитать в советском духе и стала его учить на дому. Мне посоветовали обучать его немецкому языку с тем, чтобы в случае войны и победы Германии над СССР у нас был свой человек, способный оказывать помощь Германии», - цитирует Андрей Соловьев материалы дела.
Никакой фашистской организации, никакой церковной террористической организации не было, констатирует Андрей Соловьев. Но была группа людей, объединенных вокруг церкви, которая представляла определенную угрозу для государства в тревожные годы:
«Дело возникло не просто так. Оперативная работа велась, информация приходила от граждан и от агентуры, что люди проводят агитацию. Если честно говорить, то дело халтурное, откровенно халтурное, сделанное на скорую руку. То, что оно сфальсифицировано, отрицать не приходится. Но тревожная информация была? Была! За что их арестовывали? Опять же, не за религиозную деятельность. Многие из них были с уголовным прошлым, вели агитацию против Советской власти, желали возвращения своих церковных привилегий, в том числе в случае войны с Германией. То есть они надеялись, что если придет Гитлер, то немцы наведут порядок и вернут им их привилегии. Это вообще по-христиански? Ведь во время войны люди погибнут, в том числе православные, а не только атеисты! Но они желают победы врагу. А это ведь 37 год, уже Гитлер у власти, уже Испания, уже все ясно было. То есть тут преследования не за веру были».
Андрей Соловьев согласен с Василием Красильщиковым, что Василий Никольский попал в число фигурантов случайно - доказательства его вины собраны не были, нет ни протоколов опроса свидетелей, ни протоколов очных ставок:
«На Никольского в деле, по сути, нет ничего, показывают только, что он один раз посещал эти сборища. Никольский никого ни на кого не показал. По сути, действительно непричастен».
При этом исследователь истории владимирских чекистов не согласен с автором монографии в том, что к фигурантам муромского дела применяли физическое и моральное воздействие. По словам Соловьева, оснований для таких умозаключений в материалах уголовного дела нет.
ДЕЛО ЗАВЕДУЮЩЕГО РАЙФИНОТДЕЛА АЛЕКСАНДРА КРАСИЛЬЩИКОВА
Учитель Александр Красильщиков — прадед автора монографии - бывший в 1935 - 1937 годах секретарем Владимирского райисполкома и заведующим райфинотделом, проходил по уголовному делу 1938 года, заведенному на высокопоставленных владимирских «врагов народа». Кроме Красильщикова, были арестованы 12 руководителей органов власти и крупных заводов, которых обвинили в участии в «правотроцкистской террористической организации». Красильщиков, как пишет его правнук, обвинялся сразу по трем пунктам «расстрельной» 58-й статьи:
Террористические акты, направленные против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций;
Подрыв государственной промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения или кредитной системы, а равно кооперации, совершённый в контрреволюционных целях путём соответствующего использования государственных учреждений и предприятий, или противодействие их нормальной деятельности, а равно использование государственных учреждений и предприятий или противодействие их деятельности, совершаемое в интересах бывших собственников или заинтересованных капиталистических организаций, то есть промышленный саботаж;
Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе контрреволюционных преступлений, приравнивается к совершению таковых и преследуется Уголовным кодексом по соответствующим статьям.
В деле содержится два заявления Красильщикова с признанием в совершенных преступлениях. Автор монографии считает, что они были сделаны под давлением следователей. Позднее подследственный от своих показаний отказался и, как пишет его правнук, «упорно отказывался признавать свою вредительскую деятельность в финансовой сфере».
После длительного следствия 15 февраля 1940 года на выездном заседании Военного трибунала Московского военного округа Красильщиков был оправдан, затем восстановлен в партии и на работе.
Андрей Соловьев, ознакомившись с материалами коллективного дела, пришел к выводу, что вредительства в действиях Александра Красильщикова действительно не было, что не скажешь о должностных нарушениях:
«В книге описывается, что Александр Красильщиков был очень хороший хозяйственник, грамотный управленец. Но вот анкета арестованного: судим в 1932 году по статье 111 «халатность» и был приговорен к 6 месяцам принудительных работ. Также получил он выговор по партийной линии. Он задержал выплату многодетным и матерям-одиночкам.
По 1938 году: правотроцкистская организация — это, конечно, шелуха, но если ее отбросить, останутся хозяйственные нарушения заведующего владимирским райфинотделом. Они налицо».
Из материалов уголовного дела следует, что фигурант сам лично признает «отдельные грубые нарушения в налоговой политике» - незаконные изъятия имущества селян в счет погашения долга при неисполнении обязанностей по налогооблажению, перерасход бюджета в связи с повышением зарплат ответственным работникам райисполкома, недофинансирование социокультурных мероприятий из-за перерасхода административно-управленческих расходов.
«По делу была назначена экспертиза, которая сделала свое заключение. Подсудимый с ней знакомился. Автор книги пишет, что Красильщиков дал ответ на это заключение и пункт за пунктом обосновал правомерность своих действий. Но здесь в документах немного по-другому. Красильщиков виновным себя не признает, но заявляет: «считаю, что отдельные грубые нарушения в налоговой политике как со стороны РайФО, так и со стороны некоторых сельсоветов имели место, но они сознательного контрреволюционного характера не имели».
То есть он отрицает субъективную сторону состава преступления — вредительство. А нарушения он не отрицает. Он отрицает то, что хотел нанести вред. Все правильно, здесь хозяйственное преступление. Здесь идет речь не о том, что он разбил это заключение экспертов. Он отвел именно вредительство. В его действиях действительно вредительства нет. Нарушение - халатность, статья 111, а где-то даже превышение, статья 109, - они присутствуют.
И когда суд разбирает это дело — он подчеркивает, что не было организации правотроцкистской и не было вредительства. Другие стороны суд не разбирает: шло огромное количество дел на пересмотр. Но ведь в своих показаниях Красильщиков не отрицает, что у него имелись нарушения»,
- заявляет Андрей Соловьев.
И здесь, как и в деле Василия Никольского, Соловьев не согласен с выводами автора монографии о применении физического и морального воздействия в отношении Красильщикова. По его мнению, подтверждений этому нет:
«Что касается того, о чем пишет Василий Красильщиков - о применении физического и морального воздействия. Александр Красильщиков заявил, что к нему такие меры применялись, он заявил это только на суде. Но принято во внимание судом это не было. Нужно отметить: в 1938-39 годах было возбуждено очень много дел на сотрудников НКВД за нарушение социалистической законности. Я посмотрел специально, кто вел дело Красильщикова и посмотрел: возбуждались ли в отношении этих людей уголовные дела. Нет, не возбуждались. Проверки по этим фактам не было».
UPD
Василий Красильщиков прокомментировал замечания Андрея Соловьева следующим образом:
«Я располагаю документом, который подтверждает 5-летний срок осуждения к ИТЛ Александра Никольского.
Заявляю, что намеренно не использовал материалы, которые не были ничем подтверждены, а лишь порочили честь и достоинство граждан. В своей работе показал, как такие материалы могли появиться в делах тех лет.
Так же хочется процитировать преамбулу Закона РФ от 18 октября 1991 г. N 1761-I "О реабилитации жертв политических репрессий".
"За годы Советской власти миллионы людей стали жертвами произвола тоталитарного государства, подверглись репрессиям за политические и религиозные убеждения, по социальным, национальным и иным признакам.
Осуждая многолетний террор и массовые преследования своего народа как несовместимые с идеей права и справедливости, Федеральное Собрание Российской Федерации выражает глубокое сочувствие жертвам необоснованных репрессий, их родным и близким, заявляет о неуклонном стремлении добиваться реальных гарантий обеспечения законности и прав человека".
По все видимости, автор замечаний не приемлет сам факт существования этого закона и процессов, сопряженных с его принятием».