Прощай, оружие! Как советский солдат вдохнул жизнь в оружие смерти

Почему перед боем душа просит песню и когда мечты о жизни побеждают смерть, «АиФ на Дону» рассказал ветеран Великой Отечественной войны Пётр Матушкин.

Уходя на фронт, солдат Петя Матушкин взял с собой балалайку. На сборном пункте народный инструмент у паренька отобрали: мол, не на танцы едешь. Но вопреки всему именно музыка стала его единственным спасением среди того ужаса, который творился на войне.

Мелодия души

- Пётр Петрович, вы попали на фронт совсем юным, в 1943-м вам не исполнилось и 17 лет. Как получилось, что вам, мальчишке, доверили оружие?

- Летом 42-го в Сальск пришли немцы. За полгода оккупации они расстреляли тысячи человек. Фашисты свозили людей партиями по сто и больше человек к карьерам местного кирпичного завода, убивали их, после чего трупы сбрасывали в котлованы. Рассказывали, как к одному из карьеров, куда мы раньше ходили купаться с ребятами, гитлеровцы погнали пять наших знакомых женщин-евреек. У одной из них было двое грудных детей на руках, а другой исполнилось 80 лет. Всех их казнили. Мы, мальчишки, видя всё это, люто ненавидели фрицев. Я помню, как каждый вечер, ложась спать, мечтал о солдатской форме. Поэтому после освобождения Сальских степей в 43-м я и шестеро моих друзей пошли проситься на фронт, накинув себе пару годков. Нас взяли. Меня отправили в Казань, в 1873-й зенитно-артиллерийский полк малого калибра, где позже назначили командиром отделения разведки и связи.

- И вот вы, семнадцатилетний боец, в окопах под Казанью... Мечта о солдатской форме сбылась?

- Получается, сбылась... Но на войне я понял, как она ужасна: одна грязь, кровь и разруха. Понятное дело, мы боролись за нашу землю, воевали за правое дело, но вспоминать о том, как приходилось, допустим, целиться в такого же молодого немца, как я, или писать письмо жене погибшего друга, я сегодня не могу без боли. Я так оторопел от того, что довелось тогда увидеть, что если б не музыка, наверное, сошёл бы с ума...

- Музыка? В окопах?

- Да! Я, правда, чуть в штрафбат за неё не угодил. Я же был связистом. Приходилось под огнём восстанавливать аппаратуру, соединяя разорванные провода. Куски отрезков сохранял, мало ли что. И вот однажды встали мы у городка Коростень, недалеко от моста, а немцы взяли нас в кольцо. Бомбили непрерывно. Целый день я сидел, не вылезая из окопа, думал: всё, здесь и останусь. И такая тоска меня взяла... Решил: помирать, так с музыкой! Из куска деревяшки ножичком вырезал подобие грифа, вставил его в дуло оружия, натянул из куска провода струну, а вместо резонатора приделал солдатский котелок. Взял алюминиевую ложку вместо медиатора: потренькал - играет! Наверху громыхает всё, а я давай насвистывать. Потом ребята рассказывали, что, казалось, даже немцы притихли, прислушиваясь к моей простенькой мелодии.

Вторая винтовка

- А почему в штрафбат чуть не угодили?

- Когда немцев оттеснили, в окоп заскочил командир и кричит: «Что ты себе позволяешь, где инструмент прячешь?» Я ему говорю: «Да вот на ППШ (пистолет-пулемёт Шпагина) бренькал». Он разъярился: «Ты что, издеваешься надо мной? Найду гитару - в штрафбат отправлю!» Перерыл все вещи. Потом приказал: «Или сейчас сыграешь мне "Сулико", или пеняй на себя!» Я достал свои деревяшки, за секунду натянул струну и затянул его любимую песню. Потом ребята часто просили меня сыграть то «Катюшу», то «Тёмную ночь», то «Синий платочек». Я поначалу отказывался, как-то мне совестно было выступать, а потом понял, что эти песни были единственной ниточкой, которая связывала нас с миром, помогали забывать о войне. У многих бойцов в карманах гимнастёрок, у самого сердца, вместе с солдатской книжкой и фотографиями родных хранились блокноты, куда они карандашом записывали знакомые всем тексты песен. Наш старшина любил приговаривать, что фронтовая песня - это вторая винтовка.

- Получается, из орудия смерти вы смастерили орудие жизни, вселяющее в однополчан надежду...

- Получается так. Как сейчас говорит молодёжь, это стало моей фишкой. Уже после Победы я к чему только струны не прилаживал: и к пистолету Макарова - получалась маленькая балалайка, и к 37-миллиметровой пушке, где пять октав можно было взять. А своё фронтовое оружие окончательно превратил в музыкальный инструмент: удалил ударный механизм, сточил нарезку ствола, с ним и выступал на концертах. Однажды в Ростове, куда я приехал на встречу к школьникам, меня остановила милиция. Пришлось расчехлять инструмент и доказывать, что на нём можно играть.

- Но нотной грамоте вы выучились только после войны?

- Да, когда закончил культпросветучилище. До этого играл на слух – у нас дома все музыкальные были. После училища уже и репертуар чуть изменил, тот же полонез Огинского, например. В конце пятидесятых меня пригласили в Москву на Всесоюзное совещание работников культуры. В Кремле познакомился с Леонидом Утёсовым, который попросил меня дать ему урок «оружейной» игры, а кончилось тем, что я аккомпанировал мэтру «Сердце, тебе не хочется покоя». Там же познакомился с Ольгой Лепешинской, Львом Ошаниным и Людмилой Гурченко, которую пригласил на вальс. Помню, ещё удивлялся, какая она была тоненькая - талию можно было двумя руками обхватить!

Байрон для жены

- А жена не приревновала?

- Мы с Кларой Артёмовной вместе 65 лет, познакомились на танцах, где я играл на гармошке, а она плясала. Когда её увидел, сразу решил, что будет моя. Так и вышло. За все эти годы я ни разу не встретил женщину, которая была бы мне интереснее моей Клары. Поэтому она в моей верности никогда не сомневалась. Я ей, учительнице английского языка, не сразу приглянулся, внимание обратила, только когда ей Байрона в оригинале прочёл.

- Постойте, откуда вы, сельский мальчишка, знали в оригинале Байрона?

- В 1945-м я на Курилах в составе 410-го истребительного авиаполка готовил к бою американские истребители, попавшие в Советский Союз по ленд-лизу. Прежде чем принимать технику, нужно было прочесть инструкцию на английском языке. Её пришлось изучать со специальным словарём. И так втянулся, что потом стал учить разговорный по английской классике. Так до Байрона и добрался. Вообще за свои почти 90 лет я чем только не увлекался. Для меня отдушиной стал огород, где полвека вывожу виноград. Например, мой сорт Сальчанка, который даёт несколько оттенков, морозоустойчив и с разными сроками созревания, знают все виноградари.

- В вашей судьбе было столько необычных поворотов. Что, на ваш взгляд, самое главное в жизни?

- Сама жизнь. Всё поправимо, пока человек живой.