Борис Леушин: «Как оказалось, комсомолки умели стрелять не только глазами»

Кто такой был замполит курса на истфилфаке КГУ, как в Альметьевске в начале 1980-х проходила стройка по технологиям Павки Корчагина и фильма Сергея Герасимова 1938 года, почему от легендарного хоккейного тренера Анатолия Тарасова пришлось смываться из парной? О своей комсомольской молодости специально для «БИЗНЕС Online» рассказывает Борис Дмитриевич Леушин, возглавлявший Татарский обком ВЛКСМ в 1982 - 1984 годах.

Борис Леушин - 1 секретарь Татарского ОК ВЛКСМ. 1982 год

ЗАМПОЛИТ НЕ СТАЛ ОТЩЕПЕНЦЕМ ДЛЯ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ

Я — внук дважды раскулаченного крестьянина, другой мой дед вообще был врагом народа и умер в 1943 году в Челябинской пересыльной тюрьме. Так что я, в принципе, вроде бы должен быть стать отщепенцем по отношению к Советской власти. Но отец у меня был бригадиром тракторной бригады, полеводом, а еще — секретарем парторганизации колхоза. И я вслед за ним стал первым секретарем обкома комсомола республики, а потом — первым секретарем райкома КПСС. Это при таких-то дедах! Ну и что? То есть Советская власть была очень гуманной. Любая система — она выбирает лучших. Любая! Я с отличием окончил Казанский университет, с отличием окончил союзную Академию общественных наук... То есть — учись! Трудись! И будет тебе счастье, как говорится.

Как у меня с комсомолом сложилось? В университете я был активистом. Замполитом курсового бюро (заместитель секретаря курсового бюро комсомола по идеологической части — прим. ред.), потом на 2-м курсе студенческим деканом истфилфака (историко-филологический факультет — прим. ред.). Тогда было студенческое самоуправление, мы сами распределяли общежития, стипендии. Это единственный тогда был на истфилфаке такой деканат. И «штатный» деканат этих вопросов почти не касался. Мы свои предложения им давали: по стипендиям, по матпомощи, по общежитиям, а декан только «подмахивал» наши бумаги. И это правильно, потому что студенты лучше знают друг друга, кто и в чем больше нуждается. Вот мне, например, на первом курсе сказали: «Выбирай — или стипендия, или общежитие». Я выбрал стипендию и жил на квартире. Я как отличник повышенную получал — 35 рублей, «простая» была 28. А с 3-го курса стал членом комитета комсомола университета. Работал у Козыря Николая Федоровича — секретаря комитета ВЛКСМ университета. Он позже стал управделами Совмина (Совет министров — правительство ТАССР — прим. ред.), а потом — управделами аппарата президента. Шаймиев, когда после правительства стал президентом республики, автоматически взял его с собой.

ЛЕЙТЕНАНТ КОНВОЯ С ДИПЛОМОМ ИСТОРИКА

После университета, который, повторюсь, я закончил с отличием, меня даже рекомендовали в аспирантуру, но поскольку у родителей моих нас росло четверо братьев (отец — колхозник, мать — сельская учительница начальных классов), какие в семье были деньги? Я учился, брат поступил в университет, и родители мне говорят: «Тяжело, сынок. Надо как-то решать, братьев поднимать». И после университета я сам написал заявление, чтобы меня на два года призвали в армию. Лейтенантом, как и положено после военной кафедры. Тогда у меня как командира конвойного взвода денежное довольствие (так военные называют свою получку) составляло первые четыре месяца по 180 рублей. А потом нас, внутренние войска МВД СССР, приравняли к Советской армии, и я начал получать «пехотные» 220. На «гражданке» я это «довольствие» ох как не скоро наверстал! Это только когда уже стал «первым» в обкоме комсомола. Откуда мне тогда было знать, что мои конвойные навыки ой как пригодятся... на всесоюзном съезде комсомола в Москве, в Кремлевском дворце съездов! Да еще для выполнения персонального политического задания первого секретаря Татарского обкома партии. Но до этого было еще далеко. А пока из армии я поддерживал брата. Он мне обычно присылал телеграмму: «Борис, срочно нуждаюсь в поддержке!». Ну я и высылаю то 20, то 50 рублей. Большие это в то время были деньги.

Я, когда вернулся из армии в Альметьевск, как и положено, пошел в горком комсомола вставать на учет. Меня, точнее — бумаги мои заметили: «О! Активист, высшее образование, в армии отслужил...» Как всегда, в комсомоле кадров не хватало. Мне говорят: «Пойдем к секретарю горкома комсомола». Ну, пошли. И он мне: «Борис, ты как? Давай на выбор, мы тебя рекомендуем секретарем — вот транспортный трест, трест «Татнефтепромстройматериалы», еще какие-то предложения... Посмотрел, подумал. Я жил тогда в квартире брата. У меня уже была семья — жена, сын. А у брата — вообще трое детей. И супруга. И мама с нами. Вот и считайте! Но у нас такие отношения в родне — он мне комнату без слов выделил. Это сейчас за голову хватаются, а тогда в самом деле братские, сердечные отношения были. Вместе даже веселее! Но он знал: я смущаюсь тем, что его стесняю. В это время трест «Татнефтепромстройматериалы» активно строил жилье, там перспектива была быстрей получить квартиру, за 3 — 5 лет. Я и сказал себе: «Конечно, туда».

О ПОЛЬЗЕ ПОПАДАНИЯ В «ДЕСЯТКУ»

Меня избрали с третьего захода — собрать народ никак не могли. И когда, наконец, избрали, я пришел к Новикову Ивану Александровичу — управляющему трестом, потом в партком; мне положили за мое секретарство 110 рублей. Это после 220-ти! Ну, начал я работать. И вдруг где-то через полгода меня приглашают в гороно (городской отдел народного образования — прим. ред.). Его заведующий, который хорошо знал мою маму, мне говорит: «Борис, ну как же так! Ты историк, высшее образование, армия, такой опыт — уже учителем работал, а у нас в вечерней сменной школе № 1 (тогда они назывались школами рабочей молодежи) нет преподавателя истории и обществоведения. Давай туда! Мы тебя назначим по совместительству». Раз надо — давайте, говорю. Так что вечерами, с семи до пол-одиннадцатого, преподавал. Это еще плюс 60 — 70 рублей к 110-ти «основным», секретарским. Так что я, бывало, выложу вечерком их на подоконник, и считаю: денег-то — вон сколько!

В тресте народу — море. Два кирпичных завода, завод ЖБИ, комбинат нерудных материалов, автобаза. Я их все объехал, анкету запустил: чего бы вы хотели в этой жизни? И ребята говорят: «Эх, вот нам бы соревнования по стрельбе!» Я — к председателю профкома, он мне: «Борис, молодец! Давай, организуй, напиши положение, и сделаем Кубок треста по пулевой стрельбе. Я деньги даю». От каждого подразделения — команда женская, команда мужская. Арендовали тир, провели соревнования, ребята были довольны! Одна девочка великолепная была, Шурочка, Александра Ларина. Настолько здорово у нее получалось! Я, армеец, офицер, настрелялся вволю — у нас конвойные войска все-таки были. Спецупражнения из положения лежа, с колена, стоя. Мишени бегущие. Автомат, РПК, СВД, ПМ... А она стреляла в первый раз, даже пистолет сначала уронила. Но попала в «десятку»! Потом вообще, бах-бах — 29 очков! И потом — снова 28. Ничего себе! Первый раз стреляет человек, а какая рука. Позже оказалось, что она была младшей сестрой секретаря комитета комсомола КАМАЗа. Лет через пять мы как-то встречаемся, и он говорит: «Борис, тебе сестренка привет передает». Какая такая сестренка? Вот оно как! Я ее тогда, после стрельбы, комсоргом автобазы сделал. А что? И рука твердая, и глаз верный...

В общем, стали соревнования традиционными, проводились ежегодно. Ребята начали ходить в тир, у них энтузиазм появился: как, мол, это мы проиграли? Надо в таком разе тренироваться. «Еще, — говорю, — чего вы хотите?» «По волейболу». Нет проблем! Положение накатанное уже есть, опыт проведения. За положением последовало продолжение. Собрали и волейбольный кубок, потом что-то еще... Интерес к таким делам поднялся; мой авторитет, чувствую, — тоже. Тут меня в трест вызывают: «Борис! План горит, давай ребят на субботник, на воскресник. ЖБИ надо сделать, на полигонах бетон заливать...». Ну, подняли мы народ, один субботник провели, второй. Новиков Иван Александрович меня вызывает: «Слушай, 110 рэ тебе при таких делах маловато будет. Сделаем тебе 160, а из тебя — еще и «подснежник» (популярная «теневая» форма оплаты труда при социализме, когда работника оформляли на несуществующую или «пустующую» должность, а он приходил только за зарплатой — прим. ред.). Хорошо! Потом и 180 рублей, как и главному инженеру треста, Иван Александрович мне положил.

«У ТЕБЯ ШАЛАШ ОДИН, А У МЕНЯ ИХ — ЦЕЛЫЙ ГОРОД!»

Только отметил меня не он один, но и горком комсомола. Новиков ругался страшно: «Нет, Борис, не пущу». Да и я не хотел никуда: в тресте еще оставалось дел полно несделанных. Но комсомольский горком обратился к горкому «постарше». Вечером как-то прихожу, часу в седьмом, а Иван Александрович мрачнее тучи. «Меня, — говорит, — в горком партии вызывали, „первый“ так и сказал: у тебя, мол, один шалаш, а у меня таких шалашей в городе много. А город тоже надо „поднимать“. Ты — коммунист, давай, не бузотерь. Так что придется, Борис, тебе в горком все-таки уходить». И снова я вернулся в этом Альметьевском горкоме комсомола на оклад в 140 рублей, но зато заворгом (заведующий организационным отделом — прим. ред.). Вот так! В вечерней школе я с трудом дотянул до конца учебного года — на новой работе совмещать не получалось: командировки по району, поездки в Казань, все такое... Ребята, ученики мои, плакали прямо, особенно девчонки: «Ну как же так!» Они ведь приходили — с мороза, после смены, клюют носом, бедные, спят на занятиях; ну я к ним — жалеючи, со всей душой. Они ко мне — тоже. Да и гороно меня с трудом отпустил: знания у ребят моих были незатейливые, но нужные и прочные.

Я проработал заворгом, в феврале только приступил, отчет по кадрам сделал в июне и все остальное, что положено, а в августе меня вдруг избирают секретарем Альметьевского горкома комсомола. Снова 180 — и снова уже кое-что. Мое назначение было нетрадиционным для Альметьевска — ведь я был педагогом. А до меня на комсомольских должностях были сплошь нефтяники и нефтестроители. Но горком партии так решил и, что называется, «продавил» мою кандидатуру.

Теперь главное было — помочь ребятам на местах. Я сам прошел эти вещи, знал: очень важно замечать и выделять лучших секретарей «первичек» (первичная комсомольская организация — основа комсомола. Создавалась по производственному принципу — по месту работы или учебы комсомольцев при наличии не менее 3 членов ВЛКСМ — прим. ред.). Поддерживать их практику, довести ее до как можно большего числа комсомольских организаций. Это — анализ, обобщение опыта работы. А на примере лучших учить других. То есть это была методически организующая роль комсомольского руководителя. У меня, например, членами бюро горкома комсомола были Виктор Городний (сейчас Виктор Исакович — зам генерального директора «Татнефти»), Владимир Павлович Лавущенко — он в той же «Татнефти» и тоже замом генерального по экономике был до нынешнего июня, до пенсии. Словом, был другой масштаб и уровень работы.

СТРОЙКА ПО ТЕХНОЛОГИЯМ ПАВКИ КОРЧАГИНА

В Альметьевске начали строить дворец спорта. В нашу бытность как раз закладывали его фундамент. А там — болотистое место. Стали ковырять — вода появляется. Делать дренаж было страшно дорого. Вызывают меня: «Ты помнишь в фильме про Комсомольск-на-Амуре, как там долбили канал, потом по нему лес сплавляли?» («Комсомольск» — советский черно-белый художественный фильм, поставленный на киностудии «Ленфильм» в 1938 году режиссером Сергеем Герасимовым. Посвящен одному из трудовых подвигов первых пятилеток — строительству города Комсомольск-на-Амуре — прим. ред.) «Помню, а как же!» «Давай, поднимай молодежь, посмотрите комсомольский фильм, субботники-воскресники, каждодневный график, и — долбить!» Моя задача была организовать ежедневную героическую работу людей по установленному графику. Автобусами, по очереди подвозили ребят во главе с секретарями комитетов комсомола. Сегодня — транспортный трест, завтра — НГДУ «Альметьевнефть», послезавтра — «Елховнефть» и так далее. Как раз декабрь был, ну мы и долбили отбойными молотками да кирками, как Павки Корчагины. Есть где-то фотография — мы с Городним стоим в тельняшках, от нас пар столбом, хотя зима, мороз страшенный. Выступает вода — переходим на другое место. За ночь промерзает земля, мы на другой день снова приходим — и дальше долбим. И когда до нужной отметки доходили, прибывали специалисты-строители, тщательно замеряли: «Все! Уровень нормальный». Значит, додолбились. Вот так и приготовили свайное поле под фундамент. Это не было нарушением технологии, а наоборот — находкой, где основным технологическим компонентом был комсомольский энтузиазм. Секретари — впереди, личным примером; я как секретарь горкома каждый день там был. И смотрел, и сам долбил, а заодно и что-то организовывал.

На открытие дворца я приехал уже «вторым» из обкома комсомола. А несколько раньше произошло вот что. Агеев (Шамиль Рахимович, в 1977 — 1982 годах — первый секретарь Татарского обкома ВЛКСМ, сегодня — председатель правления Торгово-промышленной палаты РТ — прим. ред.), мой новый непосредственный начальник, дал задание: «У нас какие-то зональные соревнования „Золотой шайбы“ начинаются (популярный всесоюзный турнир по хоккею среди детских и юношеских команд — прим. ред.). Сходи, открой, поприветствуй ребят. Туда из ЦК комсомола приехали, разузнай — что и как. Давай». Я в течение недели до соревнований проконтролировал их организацию. Все было нормально. Вместе с цэковскими, с Совпрофом провел открытие, наши нормально выступили. И я говорю «верхним» товарищам: «А почему только зональные-то соревнования? Мы же — Татария, мы — могучая организация, давайте нам всесоюзные!» «Ну, Борис, вы серьезно этого хотите?» «Серьезно» «Беретесь?» «Беремся!». Я Агееву все это и обсказал. Он: «Конечно, это обуза, но если хочешь — давай!». А я ему: «Я не просто хочу, а хочу в Альметьевске провести. Там новый дворец спорта открывается, там мой родной город» «А тамошний горисполком — готовы они ввязаться?» Как раз там Фарид Хайруллович (Мухаметшин — председатель Госсовета РТ — прим. ред.) работал председателем горисполкома. Проговорили. «Хорошо, Борис». Так же положительно отнесся к этой идее и первый секретарь Альметьевского горкома партии Анвар Бадретдинович Багаутдинов: «Это даже хорошо — Альметьевску как нефтяной столице будет реклама на весь Союз». Договорились: за комсомолом — организация, а «старшие товарищи» обеспечивают гостиницы, питание и так далее. Деньги — из ЦК комсомола. Прошло несколько времени, мне Мухаметшин и говорит: «Борис, все бы хорошо, но нам надо ледозаливочную (или ледоуборочную?) машину. Без нее нельзя». А их выпускает четыре штуки в год один какой-то завод под Свердловском (сегодняшний Екатеринбург — прим. ред.). И Альметьевску ее обещают минимум где-то года через четыре-пять. Я просто взвыл: вот не было печали! Но отступать уже было некуда.

КАК РАЗДОБЫТЬ МАШИНУ ПРЕТКНОВЕНИЯ

Вызываю Мансура Хафизова, моего преемника на «первом посту» в Альметьевске; через ЦК комсомола мы с ним узнаем, где этот завод, его реквизиты, все остальное. Я говорю: «Слушай, Мансур, вот тебе командировка, командировочных немножко — ужались, нашли — езжай и всеми правдами и неправдами... Вот тебе мандаты, какие надо, полномочия от ЦК комсомола». Тарасова Анатолия Владимировича подключили (тренер хоккейного клуба ЦСКА и легендарной сборной СССР по хоккею с 1962 по 1972 год — прим. ред.). Он был президентом клуба «Золотая шайба», я ему звонил. Позвонил и Царегородцеву, первому секретарю Свердловского обкома комсомола, объяснил ситуацию: «Слушай, выручай. Собери комсомольцев, — говорю, — дай клич. Ребята, мы вас не забудем! Во внеурочное время, по выходным, сверх плана — как угодно, но сделайте нам эту чертову машину! А я засылаю к вам своего эмиссара». Мансур оказался хватким, пробивным парнем. Он туда поехал, каждый день мне звонил, сидел там больше недели. Что уж он там и каким образом делал — остается тайной, но местные комсомольцы подключились, и машина прибыла в Альметьевск. Вовремя — это к «Золотой шайбе». А что касается дворца спорта — то раньше, как минимум, на 4 года.

Анатолий Тарасов

Потом мы такие штуки проделывали не раз. Помню, звонит мне первый секретарь Киевского горкома комсомола: нужен полиэтилен! Три вагона. Его «старшие товарищи» ничего не смогли, и сами обратились за выручкой к комсомолу. Я звоню Лушникову (Лушников Владимир Петрович — первый директор Казанского завода органического синтеза с 1958 по 1982 годы, Герой Социалистического Труда, его именем названа улица в Казани — прим. ред.), он говорит: «Пожалуйста. Но только самовывозом». И сработали!

Но вернемся к «Золотой шайбе». Всесоюзный турнир этот, несмотря на молодость участников, большой и серьезный. Такой же требует подготовки. По времени — многих месяцев, а то и лет. И пока подготовка эта велась — кроме приключений с нашей проклятой драгоценной ледозаливочной (или ледоуборочной?) машины много еще чего произошло. К примеру, я успел стать первым секретарем Татарского обкома ВЛКСМ, и в этом качестве, равно, как и в качестве главного закоперщика мероприятия, должен был принимать и опекать много кого персонально, но главное — Анатолия Владимировича Тарасова. Он прилетел в Бугульму, да не один, а со спецбригадой из пяти игроков той самой нашей сборной СССР, которую во всем мире стали называть «Красной машиной». Он приехал с Цыганковым, Ляпкиным, остальных я запамятовал. Все — заслуженные мастера спорта СССР, чемпионы мира и Олимпийских Игр. Он провел в Альметьевске мастер-класс, и я был поражен, как он с «Нефтяником» нашим обходился. Вроде ребята нормальные, а он как вышел, как начал на них орать: «Вы что, мартовские коты?! Еле ползаете враскорячку! Разве так в хоккей играют?» Суровый был мужик, так всех гонял! В общем, в фильме «Легенда № 17» — все правда. Я видел это своими глазами. Я даже за наших испугался. Но ведь он всех так гонял — несмотря на титулы, звания, заслуги! Потом в Москве на съезде комсомола посчастливилось накоротке и с самим Владиславом Третьяком, и с другими познакомиться; говорю им: «Что-то вы все, ребята, какие-то заморенные, замордованные; даром, что чемпионы» «Да гоняет нас Тихонов, как этих самых!..» Видимо, у них у всех так в хоккее положено. Или было положено — за сейчас я просто не знаю.

ЗАЧЕМ СМЫВАЮТСЯ ИЗ БАНИ?

А в Альметьевске тогда, во время «Золотой шайбы», мы с Анатолием Владимировичем в баню сходили, попарились. Ему тогда было, как мне сейчас — лет 65. Но он так парился — о-о-о! Мне было 31, и все-таки я от него сбежал из парилки. А первый секретарь Альметьевского горкома комсомола не успел. Тарасов его как схватит за ногу — и давай нахлестывать! Но тому, в конце концов, тоже удалось смыться. Потом мы поплавали, ну, конечно, немножко и выпивали. Я тогда взял специально в гостинице люкс такой — у него и у меня было по своей комнате, а между ними — зал. Я утром встаю, зарядку сделал, принял контрастный душ, побрился. Открываю холодильник — там шампанское. Он входит в зал: «Доброе утро» «Доброе. Как дела?» «Все нормально». Я говорю: «Анатолий Владимирович, у нас только шампанское» Он: «Борис, по утрам русские офицеры, а ведь мы офицеры: я — полковник, ты — старший лейтенант запаса; так вот: русские офицеры по утрам пьют только шампанское». Ну, мы с ним бутылочку эту выпили, позавтракали. Когда наступило время обедать — привезли водки. И он снова замечает: «А вот в обед советские (уже советские!) офицеры пьют только водку». Вообще, он оказался очень душевным человеком. Мы с ним все хорошо провели — то, что надо было по плану. Он нам тогда, с машиной ледозаливочной (или ледоуборочной?), здорово помог — и на завод, и в Свердловский обком сам звонил. Понятно, что отказать такому человеку было просто невозможно. Авторитет Тарасова в народе был громадный. Он, вроде, такой суровый на тренировках, настолько в обычном общении был простой и душевный. Все говорил: «Танька, Танька...». Я спрашиваю: «Какая такая Танька?» А это, оказывается, имелась в виду дочь его — уже тогда известнейший во всем мире специалист по фигурному катанию, тренер Ирины Родниной, Александра Зайцева и прочих чемпионов.

А когда его провожали — у нас машина сломалась. Я срочно позвонил — секретарь горкома дал свою. Мы уже опаздываем на поезд «Челябинск — Москва», мчимся на красный, не соблюдаем никаких правил, жмем, а он вдруг: «Вы что?! Тише, тише, притормозите!» Я шоферу: «Давай-давай, не успеем». Мы влетаем в Бугульму, там — какой-то перекресток, мы все, что можно нарушить — нарушили, а он продолжает кричать: «Вы что делаете?» Я его стал отвлекать: «Анатолий Владимирович, а помните, когда ЦСКА со „Спартаком“ играли, шайбу несправедливо засчитали, и вы команду увели...» Он: «О! Да, было такое, и с меня сняли заслуженного тренера...» Начал мне рассказывать, какие сволочи и судьи, и все прочие. Потом, пока размещали его в поезде, все его узнавали, просили автографы — он их всем написал. Потом повернулся ко мне: «Борис, у тебя дети есть? Дочь, сын? Слушай, давай, я твоему сыну напишу». Нашли какой-то листочек, и он, спросив имя, написал моему сыну: «Дима, будь таким, как твой папа. Тарасов». У меня не могло и быть не может более дорогого документа.

Борис Леушин

Окончание следует.