Новая Газета:«Сначала пытали, потом стали торговаться»
Оксана Маркеева — адвокат Дмитрия Пчелинцева, которому в понедельник, 10 февраля, в Пензенском областном суде могут дать 18 лет колонии, несмотря на то что все доказательства обвинения против него дезавуированы защитой. Кроме тех показаний, которые, по словам Пчелинцева, выбили из него пытками. И по закону, и по совести схватка нечестная, подлая. С одной стороны люди, которым можно все: оперативники ФСБ, циничные прокуроры, безразличные судьи — вся государственная машина. С другой — подсудимый и его адвокат. Силы явно неравны, исход предрешен. Но они защищаются до конца.
— Что, на ваш взгляд, выделяет процесс «Сети» из ряда последних политических дел?
— В нем нет ярко выраженной политической активности подсудимых. Сегодня, чтобы стать жертвой политически мотивированного уголовного преследования, вовсе не обязательно быть оппозиционером или ярым врагом режима. Государство дошло до того, что боится любого объединения граждан, если это не клуб кройки и шитья. Главная черта наших подзащитных в этом процессе — они социально активны. Именно социально, не политически. Ребята все время что-то делали сами, не спрашивая ни у кого разрешения: организовывали бесплатные кинопоказы, благотворительные ярмарки, занимались зоо- и экозащитой, кормили бездомных. Им хотелось изменить жизнь к лучшему. Но, как мы видим, инициатива наказуема.
— Процесс «Сети» что-то изменил в юридической практике?
— Для юристов это сигнал: как бы ты ни старался, какие бы доказательства ни приводил, это будет иметь меньшее значение, чем доказательства стороны обвинения. Их доказательства воспринимаются судами практически безусловно. Конечно, это не новость, так было и раньше. Но тут мы столкнулись с совсем уж откровенным пренебрежением принципом состязательности сторон.
И все это в присутствии журналистов, под прицелами камер. Никого не боятся и ничего не стесняются.
— Понятно же почему. Дело ведет ФСБ, а на них некому жаловаться, нет инстанции в стране, которая сказала бы им: перестаньте.
— Формально есть. Есть Следственный комитет, служба собственной безопасности, но… На практике не важно, кому ты пишешь — генпрокурору, руководителю СК, президенту, — запросы спускаются на уровень города и ниже. Какие ответы даст прокуратура района, такие ответы мы и получим от того же генерального прокурора, от руководителя СК.
— То есть замкнутый круг?
— Именно. Сотрудник СК, который должен был проверять жалобу Пчелинцева на действия следователя ФСБ с этим самым следователем пришел в камеру к моему подзащитному. И следователь прямо дал понять Диме: он напишет то, что мне нужно, все будет, как я хочу.
— В начале следствия была вероятность, что ребята признают часть обвинений и получат не такие большие сроки. Но они уперлись, стояли на своем и сейчас, возможно, сроки будут в два раза больше. Это был правильный выбор?
— Диме неоднократно поступали предложения такого рода, и даже последнее постановление о привлечении в качестве обвиняемого ему предъявляли в двух вариантах. С ним торговались: признай вину — получишь меньший срок. Вопрос, почему ФСБ торговалась с Пчелинцевым? А что им еще оставалось с таким набором доказательств. Сначала пытали, а когда поняли, что он не сдается, стали торговаться. Конечно, мальчикам было бы намного проще, если б они оговорили себя. Но для них важнее доказать свою невиновность и очистить свое имя от пожизненного клейма «террориста».
— Вспомните самый тяжелый момент в процессе.
— Таких моментов достаточно. Тяжелее всего было согласиться с тем, что суд просто проигнорировал наши доводы. Таким образом, они дали возможность обвинению ссылаться на недопустимые доказательства. Я так и сказала в прениях: это беспрецедентное жонглирование вещдоками. Упаковывают одно — распаковывают при осмотре другое. Что-то вообще не упаковывают, и вещественное доказательство «бродит» по коридорам следствия. Так было с компьютером Ильи Шакурского.
Документ, который обвинение считает уставом организации, был создан на его жестком диске уже ПОСЛЕ ареста.
Аудиозаписи, которые негласно сделаны агентом ФСБ и приложены к делу, дезавуированы приглашенным нами специалистом. Он свидетельствует: «Это семь разных записей, которые нарезаны кусочками и склеены так, как было удобно следствию». И даже по мелочам: ребят упрекают в том, что для конспирации они переписывались в мессенджере Jabber, но он не был у них установлен.
— Давайте акцентируем это: если даже вывести за скобки пытки, представить, что их не было, дело все равно рассыпается.
— Конечно! Доказательства порочны, они не могут лечь в основу обвинения.
— Вы одна из адвокатов Константина Котова, это тоже очень резонансный процесс. Он похож на дело «Сети»?
— Принцип тот же: государственная машина сработала, не принимая во внимание доводы защиты и объективные доказательства. Явно, безапелляционно, напоказ. В последнее время это становится правилом. Нас не слышат, на нас кричат, нас выносят из залов суда приставы, сажают в СИЗО, как краснодарского адвоката Михаила Беньяша. Избивают прямо в здании суда, как это было с Лидией Голодович. Выносят приговоры за профессиональную деятельность, как Андрею Маркину (3 года) и Максиму Загорскому (7 лет 8 месяцев). В Барнауле адвоката вытолкали из отдела полиции. В Красноярске сотрудники УФСБ столкнули адвоката с лестницы, когда он пытался пройти в офис компании, где проходили оперативно-разыскные мероприятия. В Новгородской области адвоката вынесли из зала суда. Таких случаев много, это уже система.
— У вас на руках еще и тамбовское дело, дело Егора Метлина. О нем мало пишут, а ведь оно тоже «террористическое».
— Схема похожа на ту, которую применили в Пензе. Мальчикам из дела «Сети» инкриминируют создание террористического сообщества и участие в нем. А тут молодой человек, военнослужащий-контрактник, обвиняется в покушении на совершение теракта. Есть там и политика, без нее сейчас, видимо, никуда. Непосредственный руководитель моего подзащитного ставит ему в вину в числе прочего отказ Егора ехать воевать в Сирию. То есть о человеке судят по тому, что он отказался участвовать в боевых действиях. Так же как в делах «Сети» и «Нового величия», присутствует провокатор. С моей точки зрения, есть грубейшие нарушения требований законодательства, регламентирующего оперативно-разыскную деятельность. А в перспективе — от 10 до 15 лет лишения свободы.
— Это тоже фээсбэшное дело?
— Сопровождение на этапе доследственной проверки осуществляла ФСБ. Инициатор — сотрудник ФСБ, который курирует войсковую часть. Он и, как я считаю, один из руководителей моего подзащитного. Если в деле «Сети» у органов была необходимость статистической отчетности, галочки за раскрытие, ну и, возможно, желание карьерного роста, то здесь все еще мельче. Егор служил укладчиком парашютов в самой обычной части. Тамбов город небольшой, зарплаты низкие, а военным, особенно по контракту, платят хорошо. Просто кому-то надо было освободить место, а он отказался.
— То есть теперь все проблемы, даже самые мелкие, решаются с помощью ФСБ?
— Да, если раньше такие споры решали через дисциплинарные взыскания и расторжение контракта, то сейчас, если хочешь освободить рабочее место для себя или знакомого, можно обратиться к куратору ФСБ. Мотивы могут быть вполне себе бытовые, а в итоге — террористическая статья.