Чечня, где женщины боятся мужчин, мужчины — друг друга, и все — Рамзана

Я тут была в Грозном, и мне было страшно. Страшно на улице громко говорить то, что думаю, да и негромко тоже. Я заметила, что озираюсь по сторонам и постоянно себя контролирую. Пространство вокруг стало небезопасным и сузилось. Мне хотелось выйти из него, но выйти было некуда. Очень неприятное ощущение.

Материал Чечня, где женщины боятся мужчин, мужчины — друг друга, и все — Рамзана впервые был опубликован на Звезда.

Я посетила Грозный в составе блог-тура журналистов и блогеров. Мы прилетели на круглый стол, посвящённый домашнему насилию в чеченской культуре. В Чечне меня не покидало ощущение нереальности происходящего. Я оказалась в какой-то другой России, где действуют свои законы, и где я — чужак. Ниже будет отчёт об этой поездке.

Самолет кружит над Грозным около часа: капитан сообщает, что из-за плотного тумана разрешение на посадку не дают. В итоге мы приземляемся в аэропорту «Магас» в соседней Ингушетии, здесь небо чистое и по-весеннему высокое. Единственный гражданский аэропорт республики больше напоминает автовокзал — маленький, с небольшой столовой и парой сувенирных магазинчиков внутри. Для прилетевших нашим рейсом организовывают трансфер, но надо ждать, когда автобус приедет из Грозного. Мы пытаемся вызвать Яндекс.Такси — безрезультатно. Берем местное — то, что стоит у аэропорта.

Ехать до Грозного 40 минут, таксист, бородатый и улыбчивый мужчина, просит тысячу за четверых — мы соглашаемся и грузим чемоданы в багажник. В салоне громко играет музыка — какая-то песня на ингушском. Я смотрю в окно на поля и горы, наслаждаюсь тёплым ветром из полуоткрытого окна. На въезде в город стоят двое мужчин в военной форме, в руках у них автоматы. Я пытаюсь незаметно сфотографировать их, но на ходу не выходит. К слову, в самом городе тоже много вооружённых постов.

В Грозном нас должна была ждать девушка Халифа (имя изменено по просьбе героини) и рассказать об основных правилах безопасности. «Некоторые из них могут показаться странными, но не пренебрегайте ими», — предупредил нас организатор тура. Но так как Халифа встречала нас в аэропорту Грозного, увидеться с ней сразу по прилёту не получилось.

До гостиницы добираемся без происшествий, в городе, действительно, стоит туман. Такой плотный, что с трудом угадываются очертания домов. На ресепшн лежит вот такая инструкция с правилами посещения Грозного:

Женщинам в Чечне не рекомендуется носить короткие юбки, просвечивающие вещи, одежду с глубоким декольте и майки, обнажающие живот. Им не следует спрашивать у мужчин, где находится туалет (и лучше, чтобы они вообще не видели, как вы туда направляетесь). Курить женщинам запрещено, но если потерпеть невозможно, то следует делать это в укромном месте.

Решив не тратить время, мы закидываем вещи и отправляемся гулять по городу, пока не стемнело. Первым делом заказываем такси. Таксист, увидев у кого-то из нас бутылку с водой, интересуется, не алкоголь ли это. Оказывается, в Грозном запрещено распивать спиртные напитки. Купить алкоголь можно только в двух местах с 8 до 10 утра. В кафе алкоголь не продается, а клубов и баров в Грозном нет.

Дикий страх потерять свою национальную идентичность

Я нигде не видела на улицах такого количества портретов Путина. Здесь они повсюду, соседствуют с фотографиями Рамзана Кадырова и Ахмата Кадырова (первого президента Чеченской Республики), или того и другого вместе. Или все они по отдельности. Вот, например, Рамзан на доме рядом с нашим отелем:

Мне бросается в глаза одежда местных жителей — вся она тёмных тонов. Большинство женщин в длинных юбках и с покрытой головой. За всё время я замечаю в юбке выше колена только одну женщину. Она явно не чеченка, у неё светлые распущенные волосы и сапоги на каблуках.

Сам Грозный производит двоякое ощущение. Я не разбираюсь в архитектуре, но мне не очень понравилось: в целом всё, вроде как, прилично, нет привычных для Перми ветхих домов. Халифа, с которой мы встретились после посещения мечети, рассказывает, что город был основательно разрушен во время первой и второй чеченских войн и отстроен заново. На главных улицах на стендах можно увидеть фотографии руин, чтобы подчеркнуть контраст — было/стало:

«Многим кажется неправильным, что они (власти) не оставляют какие-то здания: либо полностью реконструируют, либо сносят, — говорит Халифа. — Даже молодые люди, которые не видели старого Грозного, они мечтают о нём. Он был зелёный, красивый, было меньше стекла, больше камня, тянет нас в советский Грозный. А сейчас повсюду башни, которые они пытаются впихнуть в каждый угол».

Халифе 25 лет, она ходит без хиджаба, но, как и все остальные чеченские девушки, не носит брюки:

«Чеченские мужчины не любят приезжих женщин, которые носят брюки, потому что они считают, что так те развращают чеченских женщин. Курить на улице нельзя по той же причине».

Со слов девушки, у чеченцев очень выраженное чувство коллективной ответственности и сильная тяга к традициям:

«Наша коллективная ответственность пока на таком уровне, что её не вышибить ничем. Но меня удивляет, когда среди молодёжи встречаешь сопротивление и тягу к традиционности. Ты же не собираешься уехать в горы и завести овец, ты не собираешься вернуться назад. Когда тебе нужен транспорт — ты покупаешь машину, а не повозку и коня. Есть вещи, которые меняются, и цивилизованные люди принимают их. Есть народности, которые не теряют свою ментальную идентичность, но при этом идут в ногу со временем. Но у нас же — какой-то дикий страх потерять свою национальную идентичность».

Халифа всё ещё живёт с родителями, но родственники девушки настойчиво подыскивают ей мужа:

«Эти поиски начинаются уже с пубертата. Выйти замуж — это основная цель женщины, — говорит она. — Самостоятельной жизни у женщин в принципе нет: либо ты живёшь с родителями, либо ты замужем и живёшь с семьей мужа или с мужем. Редко можно встретить женщину, которая живёт одна. Это осуждается: непонятно, чем она там вообще занимается».

Если женщина уже была замужем и развелась, то она будет рассматриваться мужчиной только на роль любовницы, говорит Халифа. Для брака таких женщин чеченцы не рассматривают — «как это, до меня её кто-то касался?»

Я спрашиваю у Халифы про алкоголь: а как же вечеринки и праздники? Алкоголь покупают, чтобы посидеть дома в небольшой компании, объясняет она. Но это всё подпольно, потому что, если узнают, что ты пил, могут забрать:

«У нас это приравнивается к употреблению наркотиков. Никакого протокола они не заведут. Будут держать, сколько захотят. Потом отпустят. Дадут бумажку подписать, что состоялась ознакомительная беседа. Был случай, когда молодые ребята собрались у кого-то на квартире, девочки-мальчики, выпили вина и по глупости, наверное, всё это сняли, видео оказалось в общем доступе. Ребят забрали. Ну, обычное дело, били, беседы проводили, всё такое».

Забрали, били, обычное дело

Я ещё несколько раз за три дня услышу это странную, режущую слух фразу: «забрали, били, обычное дело». И даже немного привыкну к тому, как буднично Халифа её произносит. Девушка называет это «забрать в подвал». Она говорит, что ей обязательно нужно вернуться домой до десяти вечера, в их семье такие правила.

— Родители беспокоятся, потому что кто-то может пристать к тебе на улице?

— Нет, они беспокоятся, что меня заберут в «подвал».

— За что?

— За что угодно.

— И что они с тобой будут делать?

— Ну, бить будут. Подержат там месяц.

— В смысле, бить???

— Так всегда бывает, если забирают. Об этом не принято говорить между собой и стыдно признаваться.

Я не понимаю, что значит «стыдно».

— У нас многие вещи считаются стыдными, — терпеливо объясняет она. — Если забрали кого-то — это считается постыдным, и нужно скрыть этот факт. У нас нет ни одной семьи, которой бы не коснулась эта участь. Забрать могут вне зависимости от образования и убеждений. Человек может быть очень религиозным, но другого течения, и его могут забрать, он может быть вообще не религиозен, и его всё равно могут забрать. У нашей власти будто уже есть лицензия на пытки.

Халифа говорит, что в Чечне действует система доносов. Доносчики — чаще всего люди, которые «хотели свалить в ИГИЛ (запрещённая в России террористическая организация)», которых задержали, и произошла перевербовка.

«У нас очень опасно симпатизировать террористам, так же опасно, как быть представителем ЛГБТ-сообществ».

Со своими друзьями девушка общается только в Telegram, у них есть договор — не обсуждать Путина или Кадырова «ВКонтакте», в WhatsApp или в Viber.

«Одного парня забрали за антиправительственные высказывания в интернете. Его больше месяца держали. Обычно происходит так: одного забрали, по его телефону забирают остальных. Потом его отпустили. Но у него очень строгий отец, и его жизнь сейчас под полным контролем. Не знаю, били его там или нет, но обычно оттуда не выпускают ни одного не побитого. Бьют обычно шокером и палками».

Халифа охотно отвечает на все наши вопросы, говорит, что устала бояться. Единственное, просить изменить имя и не делать фотографии.

Про извинения:

— Это обычная практика. У нас на ЧГТРК (Чеченская гостелерадиокомпания «Грозный») все бесконечно извиняются. Пришли к мужчинам и сказали, что вот ваши женщины вас позорят. Их заставили извиняться. Потому что, если к вам придут люди с автоматами или хотя бы просто накаченный человек с бородой, то кто угодно испугается. Извиняются за всё подряд: за неподобающую музыку, за слова, которые не понравились власти или обществу. В интернете таких людей отыскивают, с ними связываются, и они извиняются.

Про шутки над Кадыровым:

— В моем близком кругу мы просто смеёмся над этим. Особенно со слов Пескова, что они не проводили экспертизу. Особенно над оправданиями Кадырова, что мы так ребёнку говорим: «я тебя убью». Во-первых, это не нормально — так говорить ребёнку, во-вторых, насколько я знаю, угроза убийства — это уголовное преступление. Это уж точно не оправдание главе республики, который знает специфику региона и то, как его слова могут трактоваться.

— У нас бывший мэр города, племянник Кадырова, бил людей электрошокером. Его так и называют — электрошокер. А что остаётся людям? Только смеяться, только прикалываться, придумывать всякие шутки. Но это всё между собой.

Про Путина:

— К Путину относятся так же, как к Кадырову. Если любят Кадырова, то однозначно любят Путина. Я тебе могу сказать точную фразу любого чеченца, который согласен на эту стабильность — «лишь бы не было войны». Для них эта ситуация терпима, если нет войны. У всех дикий страх, что девяностые могут вернуться. За Путина они пойдут голосовать только потому, что боятся хаоса революции перемен и войны.

Собственно, круглый стол

Я, если честно, даже не знаю, что мне написать про круглый стол, из-за которого мы и оказались в Чечне. Его организатор — ресурсный центр помощи женщинам «Синтем». Программный координатор Инна Айрапетян говорит, что приглашала многих мужчин, в том числе и из администрации, но пришло только двое. А говорил (ну как говорил, кричал) один — Сайпуддин Гучигов, журналист и основатель дискуссионного клуба «Слово».

Если вкратце, его почти часовой эмоциональный монолог — о том, почему он запрещает своей 19-летней дочери иметь сотовый телефон. Потому что имеет право. Потому что все беды — из-за телефона. Так он бережёт её от ИГИЛ (запрещённая в России террористическая организация) и от мужчин, а себя — от позора. Он то и дело вскакивает, в возбуждении размахивает руками, переходит с русского на чеченский и обратно. Говорит, что против закона о домашнем насилии, что в Чечне действуют чеченские законы, а не российские, и что все здесь присутствующие это понимают. Говорит, что если надо, весь город вырежет за свою семью.

Женщины реагируют на него, как на разыгравшегося барского дитятю. Типа, ну что поделаешь, мужчины — такие мужчины. Возражать пытаются единицы, но у них не получается. Когда мужчина заканчивает, он встаёт и выходит. Женщины же ещё долго говорят про традиции, про то, что если жить по Корану, то всё будет хорошо и правильно, про то, что мужчина может ударить женщину, но полой своего халата и только ради воспитания, и всякое такое. Ещё на полном серьёзе говорят, что в Чечне нет геев.

Чтобы как-то приблизиться к теме разговора, я спрашиваю:

— А что будет, если женщина изменит мужчине?

— Этого не может быть, — говорят они.

— Её убьют, — тихо отвечает из угла одна молодая чеченка. — Или родственники мужа или её семья.

— И что им за это будет?

— Ничего. Скажут, что компотом подавилась, — уже смелее подхватывают остальные.

— А что будет, если изменит мужчина?

Одна из женщин, уже в возрасте, улыбается снисходительно и объясняет:

— Ну покажите нам мужчину, который не изменяет. Всем известно, что мужчины полигамны, у них это в крови.

Молодые девушки с этим не согласны, они говорят, что не хотят себе таких мужчин, но их особо никто не слушает. Правда, в конце все присутствующие в зале поднимают руки в поддержку нового закона.

Позже Халифа рассказывает, что если женщину ловят на измене, то происходит убийство чести. И такому мужу ничего за это не сделают. Её родственники не заявят в полицию, потому что это позор. Или её муж может передать её родственникам, и тогда они могут убить её сами.

«У нас был случай, когда мужчина без объяснений причин всадил пулю в двоюродную сестру. Его спрашивают: за что, ведь это могли быть просто слухи? На что он ответил, что она виновата в том, что позволила этим слухам расползтись. И ему ничего не было. Если изменяет мужчина, то его могут застыдить: мол, какая у тебя классная жена, а ты её не ценишь, типа — ты дурак. Был случай, что муж бил жену, соседи об этом знали, родственники не хотели, чтобы она разводилась с мужем, потому что у нас развод считается нежелательным, все будут косо смотреть. В итоге он так её бил, что убил, и мёртвую женщину нашли её дети, шести и трёх лет. Его забрали, завели дело, даже срок дали, но самый минимальный».

А об обычных побоях никто заявлять не станет, только если будет угроза смерти, уверена Халифа. Она говорит, что даже если закон о домашнем насилии будет принят, чеченская женщина никогда не пойдет в полицию.

«Скажут: ну кто не бьёт свою жену? У нас это считается не избиением, а воспитанием. Молодых, кто из-за насилия разводится, осуждают. Типа, вот ударил один раз и всё, развод. Говорят: меня муж бил и ничего, и ты терпи. Даже с какой-то гордостью заявляют, что терпели побои от мужа».

Главное, чтобы потом извиняться не пришлось

После круглого стола один из участников команды решает сфотографироваться с радужным флагом. Мы долго осматриваемся по сторонам, дожидаемся, когда рядом не будет людей, делаем фото и быстро прячем флаг в сумку. Немного прогулявшись, возвращаемся в гостиницу. Спустя пять минут этот человек пишет в общий чат, что в наше отсутствие ноутбук, который оставался в номере, доставали из чехла.

— Это точно? — спрашивает кто-то из наших.

— Точно. Я всегда кладу его одинаково. А сейчас он перевернут.

Мы договариваемся, что каждый проверит свои вещи. Договариваемся без необходимости не покидать номер и не отключать звук сообщений. На случай, если будут стучать в дверь — не открывать. Сообщить об этом в чат. Остальные участники должны тут же прийти к номеру и фиксировать происходящее на камеры телефонов. На случай, если всё обойдется, завтракать всё равно идём вместе и вместе покидаем гостиницу.

Я проверяю, на месте ли вещи, и отключаю холодильник (он так неожиданно и громко врубается, что я каждый раз вздрагиваю). Ещё я беру стул и крепко фиксирую им ручку входной двери. Гашу свет и осторожно отодвигаю занавеску. Оцениваю ситуацию на случай побега: мой номер находится на третьем этаже, окно выходит на крышу пристройки, прыгать высоковато — метра два, а балкона нет. Я начинаю заметно нервничать и решаю сообщить в редакцию, где сейчас нахожусь. Коллега шутит — «главное, чтобы потом извиняться не пришлось». Но мне не смешно. Не знаю, может быть, это похоже на паранойю, но в Чечне мне было по настоящему страшно.

Утром за завтраком мы посмеиваемся друг над другом, показываем фотки своих баррикад. Несмотря на то, что всё, вроде как, спокойно, мне хочется поскорее убраться из гостиницы. Но улететь вовремя не получается. Из-за тумана рейс задерживают, а потом и вовсе отменяют. Мы решаем ехать в центр, какое-то время проводим в кофейне, которых в Грозном ну очень много. Вскоре Аэрофлот сообщает, что вылететь можно тем же путем, что мы прилетели — из Ингушетии. Берём такси и валим.

О лобовое стекло в такт музыке бьётся портрет чеченского президента, подвешенный на шнурке за зеркало заднего вида. Таксист, показывая Чернореченское водохранилище, также известное как Грозненское море, хвастает, что там есть хороший ресторан, в котором «Рамзан часто обедает». Чуть позже проезжаем небольшую часовню — здесь тоже не обошлось без Рамзана: по словам таксиста, какие-то люди не могли поделить этот кусок земли, тогда Рамзан отобрал участок и построил на нём часовню, «чтоб никому не досталось». Я уже ничему не удивляюсь, молчу и тихо радуюсь, что скоро буду в России, ну то есть в Москве.

***

Как только самолёт сел в Шереметьево, я почувствовала большое облегчение. До этого я никогда не испытывала ничего подобного. Конечно, мне бывало страшно в путешествиях. Например, в Дели, когда в наш номер ночью ломились пьяные индийцы. Один из них пару часов назад сам нас туда и заселил. Но тогда я боялась конкретных мужчин и могла попросить помощи у других людей. В Грозном же чувство, что Большой Брат следит за нами, не покидало меня меня ни на минуту.

На следующий день мне позвонила мама, я делилась впечатлениями, она говорила: «Ну у нас вроде бы не так, или мы, простые люди, этого не чувствуем». А я думала, что чувствую. Когда задумываю очередной текст и боюсь — «а кабы чего не вышло», «а вот это, пожалуй, лучше и не писать». В Чечне этот страх стал большим и мерзким. Он точно такой же, как и у нас. Только сильнее и от этого просто отвратительный.

Чечня, в целом, красивая. Грозный — чистый и богатый город, по-новогоднему в огнях и оленях.

Но я не советую.