Соболев Г. Л. Русская революция и «немецкое золото».Глава седьмая. П. Н. Малянтович: «В деяниях большевиков не усматривается злого умысла»(7.3)
Предыдущая часть https://cont.ws/@alextires/1729798Соболев Г. Л. Русская революция и «немецкое золото».Глава седьмая. П. Н. Малянтович: «В деяниях большевиков не усматривается злого умысла»(7.3)То, что не смогла сделать следственная комиссия и «запутал» Никитин, осуществил американский историк С. Ляндрес, который впервые провел историческое и источниковедческое исследование всего комплекса телеграфной переписки между Стокгольмом и Петроградом, оказавшейся в распоряжении следственной комиссии. Вышедшая в 1995 г. его книга «К пересмотру проблемы «немецкого золота» большевиков
Предыдущая часть https://cont.ws/@alextires/1729798
Соболев Г. Л. Русская революция и «немецкое золото».Глава седьмая. П. Н. Малянтович: «В деяниях большевиков не усматривается злого умысла»(7.3)
То, что не смогла сделать следственная комиссия и «запутал» Никитин, осуществил американский историк С. Ляндрес, который впервые провел историческое и источниковедческое исследование всего комплекса телеграфной переписки между Стокгольмом и Петроградом, оказавшейся в распоряжении следственной комиссии. Вышедшая в 1995 г. его книга «К пересмотру проблемы «немецкого золота» большевиков»{418} основана на объективном изучении всех 66 телеграмм, оказавшихся у Временного правительства, тогда как в книге Никитина были опубликованы только 29 телеграмм. Как выяснил американский историк, основная часть телеграмм с Петроградского телеграфа была получена контрразведывательным отделом Главного управления Генерального штаба, а не контрразведкой Петроградского военного округа, как это можно было понять из книги Никитина «Роковые годы». Вполне возможно, что имея в своем распоряжении все 66 телеграмм, а не 29, такой опытный исследователь как С. П. Мельгунов не принял бы версию о шифрованном характере телеграфной переписки между Ганецким, с одной стороны, и Козловским и Суменсон, с другой, и пришел бы к другим выводам. В этом убеждают плодотворные результаты исследования С. Ляндреса.
Основываясь на источниковедческом анализе всех телеграмм, отобранных и подготовленных к публикации в июльские дни 1917 г., в первую очередь напечатанных в еженедельнике «Без лишних слов», американский историк пришел к чрезвычайно важному выводу о том, что их содержание не подтверждает июльские обвинения в адрес большевиков. «В действительности, — пишет он, — телеграммы не содержат свидетельств о переводе каких-либо капиталов из Стокгольма в Петроград». С. Ляндрес отвергает предположения о закодированном характере корреспонденции между Стокгольмом и Петроградом, настаивает на том, что деятельность фирмы Парвуса — Фюрстенберга носила «чисто коммерческий характер». Упоминающиеся в этих телеграммах переводы огромных по тем временам сумм денег — до 100 тыс. рублей, подчеркивает он, представляли собой плату за товары, экспортированные фирмой Парвуса — Фюрстенберга из Стокгольма в Петроград. Товары направлялись в Петроград, а вырученные за них деньги — в Стокгольм, но никогда эти средства не шли в противоположном направлении»{419}. Ляндрес раскрыл механизм взаимоотношений между экспортно-импортной фирмой Парвуса — Ганецкого в Стокгольме и ее финансовым агентом в Петрограде и тем самым снял завесу таинственности и секретности, которая создавалась вокруг нее начиная с 1917 г. Он показал, что Суменсон действительно занималась получением и распределением между перекупщиками на российском рынке поставляемых через Скандинавию товаров. Плата за импортируемую продукцию переводилась перекупщиками на текущие счета Суменсон в петроградских банках, а она, в свою очередь, переводила фирме в Стокгольм на счета в «Ниа банкен». В связи с этим вряд ли теперь можно говорить о германском происхождении тех 2 млн. руб., которые, по сведениям следствия, прошли по счетам Суменсон в Русско-Азиатском, Сибирском, Азовско-Донском и других банках.
Без сомнения, выводы и наблюдения американского историка С. Ляндреса имеют принципиальное значение для пересмотра проблемы «немецкого золота» большевиков и всей литературы по этой проблеме. Конечно, они не совсем отвечают современной политической конъюнктуре, тому, что уже успело укорениться в общественном мнении, но хочется надеяться, что принцип Джона Мильтона — «Я предпочитаю королеву Истину королю Карлу» — со временем победит и здесь.
И все же процесс познания столь же необратим, как и сам исторический процесс. То, что вчера было достоянием наших специальных и особых архивов и недоступно даже специалистам, сегодня может узнать каждый заинтересованный читатель и составить о прочитанном собственное представление. В частности, мы имеем теперь возможность познакомиться с беспристрастным анализом телеграмм, послуживших материалом для обвинений большевиков в «шпионских сношениях», благодаря тому же С. Ляндресу, в книге которого они воспроизводятся впервые после публикации в 1917 г. в еженедельнике «Без лишних слов» и газете «Русская воля» — обнаружить раньше экземпляры этих изданий было нелегко даже исследователям.
Телеграммы, которыми обменивались находившиеся под наблюдением контрразведки, можно условно разделить на три группы: деловые, партийные и смешанные. Вот, например, самая ранняя по времени деловая телеграмма, посланная Фюрстенбергом-Ганецким Суменсон 4 мая 1917 г.: «Больше месяца без сведений. Деньги крайне нужны»{420}. Если руководствоваться здравым смыслом, а не подозрениями, то нетрудно понять, что речь идет об отсутствии у фирмы отчетности о проданных товарах более чем за месяц и требовании перевода денег за эти товары. Фирма Парвуса — Ганецкого имела своих деловых представителей и в других городах России — Москве, Одессе и слала туда подобные же телеграммы. 7 мая Фюрстенберг-Ганецкий направляет своему представителю в Москве следующую телеграмму: «Телеграфируйте немедленно какое количество получили оригинала карандашей какое продал Точную отчетность пришлите письменно»{421}. При желании можно долго ломать голову над тем, что же здесь подразумевается под «карандашами», но если знать, что до Первой мировой войны карандаши поступали в Россию главным образом из Германии, а с началом войны их ввоз был официально запрещен и они стали предметом довольно прибыльной нелегальной торговли через Скандинавию{422}, то эта телеграмма приобретает свой элементарный смысл.
Из всего комплекса телеграфной переписки, попавшей в поле зрения контрразведки, наиболее подозрительной, пожалуй, была одна из последних телеграмм, посланная 5 июля 1917 г. Суменсон из Петрограда незадолго до ее ареста: «НЕСТЛЕ не присылает муки Хлопочите СУМЕНСОН»{423}. Она трактовалась как закодированное сообщение, связанное с получением немецких денег в Петрограде, и следствием, и затем некоторыми историками{424}. Такое толкование возможно только в том случае, если не принимать во внимание тот факт, что с конца 1915 г. скандинавская фирма Парвуса — Ганецкого действительно была посредником по доставке и продаже в России продукции швейцарской пищевой фирмы «Нестле». До войны представителем «Нестле» в России была варшавская агентурная контора Клингслянда, совладельцем которой был его зять, старший брат Я. С. Фюрстенберга-Ганецкого — Генрих. Когда прямые контакты со Швейцарией были нарушены из-за захвата немцами Варшавы, посредником «Нестле» в ее операциях в России стала фирма Парвуса — Ганецкого, а Суменсон, служившая у Клингслянда еще до войны, переселилась в 1915 г. в Петроград как доверенное лицо, отвечавшее за получение и распределение между перекупщиками на российском рынке поставляемых через Скандинавию товаров (медикаментов, карандашей и т. п.), в том числе и детской молочной муки «Нестле»{425}.
Хотя партийная переписка между большевистским руководством в Петрограде и Ганецким в Стокгольме носила вполне реальный и естественный характер (Ганецкий был членом заграничного бюро ЦК большевиков), она вызвала не меньшее подозрение, чем коммерческая. Типичным примером может служить интерпретация следствием телеграммы, посланной из Стокгольма 9 мая 1917 г. за подписью Ганецкого в Петроград в адрес Коллонтай, Козловского и редакции «Правды»: «Стецкевич отобрали Торнео все сделали личный обыск протестуйте требуйте немедленной высылки нам отобранных вещей не получили ни одного письма пусть Володя телеграфирует прислать ли каком размере телеграммы для Правды».
Последняя фраза в этой телеграмме толковалась как зашифрованный запрос Ганецкого о размерах немецкой финансовой помощи большевикам, что позволяло следствию «привязать» непосредственно к делу о получении «немецких денег» В. И. Ленина, который якобы лично определял время перевода и размер требуемых сумм. На самом деле, как установил С. Ляндрес, слова о «размере телеграмм для Правды» следует понимать как запрос о том, какая из отпущенного заграничному бюро ЦК большевиков сумма может быть потрачена на информационные телеграммы{426}. Дело в том, что члены заграничного бюро Боровский, Радек и Ганецкий выполняли также функции корреспондентов «Правды», снабжая большевистскую печать главными зарубежными новостями, которые пересылались в Петроград по телеграфу либо прямо в редакцию «Правды», либо через Петроградское телеграфное агентство. А это всегда стоило дорого.
Интересно, что в числе «криминальных» телеграмм оказалась и адресованная 11 мая 1917 г. редакцией газеты «Политикен» с уплаченным ответом «Ленину главе социалистической партии»: «Политикен радикальная газета Дании просит Вас телеграфировать ваше мнение о предстоящем конгрессе международном социалистическом в Стокгольме и русские условия окончательного мира»{427}. Как уже отмечалось, Ленин был категорически против проведения этой конференции и свою позицию неоднократно высказывал в печати, о чем, несомненно, было известно и властям. В поле зрения контрразведки попала написанная Лениным и адресованная Заграничному бюро ЦК большевиков телеграмма по поводу демонстрации 18 июня 1917 г.: «В воскресенье манифестация всей революции наши лозунги долой контрреволюцию четвертую Думу Государственный Совет империалистов организующих контрреволюцию вся власть советам да здравствует контроль рабочих над производством вооружение всего народа ни сепаратного мира с Вильгельмом ни тайных договоров с французским и английским правительствами немедленное опубликование советом действительно справедливых условий мира против политики наступления хлеба мира свободы»{428}. Текст этой телеграммы был опубликован в период июльских событий в газете «Русская воля» и выдавался за лозунги большевиков в дни июльского выступления.
Большой интерес представляют телеграммы, связанные с визитами Ганецкого в Петроград и опасениями его представителей по поводу возможного ареста их шефа. В одной из них Суменсон срочно сообщала: «юрисконсульт [М. Ю. Козловский] просит ни под каким видом не приезжать ждите письма»{429}. Ганецкий напрасно считал, что «телеграммы Козловского совсем неосновательны», поскольку последний был осведомлен о наблюдении контрразведки за Ганецким{430}. Именно эти предупреждения помогли Ганецкому избежать ареста в Петрограде в июле 1917 г.
Особое внимание следствия привлекало в телеграммах каждое упоминание «Ниа банкен», шведского коммерческого банка, через который, как оно предполагало, проходили «немецкие деньги» большевикам в Петрограде. Но телеграммы как раз свидетельствовали об обратном: деньги переводились из Петрограда в «Ниа банкен», через который фирма Парвуса — Ганецкого осуществляла свои финансовые операции. В июне 1917 г. Козловский телеграфировал в Стокгольм: «Финансы весьма затруднительны абсолютно невозможно дать в крайнем случае пятьсот как последний раз карандашах громадные убытки оригинал безнадежен пусть Ньюбанкен телеграфирует относительно новых сто тысяч Суменсон...»{431}. Последнюю фразу этой телеграммы из-за ее недостаточной определенности можно толковать по-разному, но последовавший через несколько дней ответ из Стокгольма дает ее правильное понимание: «Ниа Банкен» подтверждал получение ста тыс. рублей от Суменсон{432}.
Разумеется, это не устраивало следствие, которое во что бы то ни стало стремилось отыскать следы «немецких денег». В этом ему по-прежнему активно помогала французская разведка. Получив сведения о том, что Суменсон перевела через Русско-Азиатский банк на счет Фюрстенберга-Ганецкого в «Ниа банкен» 300 тыс. руб., военный атташе Франции в Петрограде Лавернь сообщает своему руководству и Временному правительству, что это деньги немецкого происхождения, поскольку Суменсон не может иметь такой суммы, не получив ее из немецких источников{433}. Довод, надо сказать, не очень убедительный, но зато работавший на версию французской разведки и официального обвинения прокурора Петроградской судебной палаты. Более существенные результаты были получены в результате оперативного расследования финансовых поступлений в петроградские банки в последнее время. В письме в военное министерство Франции от 26 июля 1917 г. Лавернь докладывает, что им обнаружено 37 млн. руб., поступивших в Россию из шведских, норвежских, датских и финляндских банков в марте — июне 1917 г., причем б(льшая часть — 31 млн. из семи крупных банков Стокгольма, в том числе из «Ниа банкен» — 3,3 млн. Наиболее крупные финансовые поступления были обнаружены у Азовско-Донского банка — 13 млн. руб., у Петроградского международного коммерческого банка — 5 млн., Сибирского банка — 4,4 млн.{434}. Именно в этих банках, по предположению Лаверня, надо было искать поступавшие для большевиков «немецкие деньги» и их распределителей в Петрограде{435}.
«Именно торговые книги «Ниа банкен» позволили нам обнаружить тайную сделку, которая существовала между Германией и большевиками», — писал позднее военный атташе Франции в Стокгольме Л. Тома. Но если о деталях этой «тайной сделки» он почему-то предпочел умолчать, то о «многом другом» он сообщил прямо-таки сенсационные подробности: «Там же мы нашли много другого и, в частности, вещественные доказательства в форме чековых книжек, которые перед революцией марта 1917 г. службы немецкой пропаганды использовали для оказания поддержки борьбы русских прогрессивных партий против царизма, они же обеспечивали субсидиями и некоторых крупных чинов царского правительства, находившихся за границей, с целью склонить их к мысли, что продолжение войны для России гибельно»{436}.
Однако деятельность «Ниа банкен» не была столь уж криминальной и тем более направленной против России, как это может показаться в изложении французского разведчика. Начать с того, что его владелец банкир Олоф Ашберг получил в 1916 г., по его собственному признанию, «задание» русского правительства «добиться займа в США для России» и в качестве представителя Министерства финансов России находился в Нью-Йорке, где вел переговоры по этому поводу с финансовым синдикатом «Нэшнл Сити Банк»{437}. В своем интервью «Нью-Йорк Таймс» Ашберг рисовал США самые радужные перспективы в России: «Когда борьба окончится, по всей стране для американского капитала и американской инициативы будет существовать благоприятная обстановка, вследствие пробуждения, вызванного войной. Сейчас в Петрограде много американцев, представляющих фирмы, которые следят за ситуацией, и как только наступит изменение, должна развиться обширнейшая американская торговля с Россией»{438}.
Хотя шведский банкир оказался не столь уж прозорлив, сам он был довольно удачливым финансистом, хорошо зарабатывавшим именно на России. Как пишет в своих воспоминаниях сам Ашберг, его «Ниа банкен» в годы Первой мировой войны «осуществлял операции с ассигнациями, особенно с русскими. Мы скупали русские рубли и продавали их в странах, граничащих с Россией. Разница между покупкой и продажей была значительной и давала большую прибыль. Ежедневно вокруг «Ниа банкен» собирались толпы иностранных дельцов. Это место превратилось в настоящую биржу»{439}. К сожалению для историков, шведский банкир так и не раскрыл тайну своих взаимоотношений с фирмой Парвуса — Ганецкого; что же касается переведенных «Ниа банкен» 3,3 млн. руб., о которых упоминалось выше, то убежденные сторонники версии о прохождении «немецких денег» через этот банк будут крайне удивлены, узнав, что б(льшая часть из них — 2 млн. руб. составляет личный вклад Ашберга в «Заем свободы» Временного правительства, с которым у него также были деловые контакты, впрочем как и с будущим большевистским правительством{440}. Таким образом можно утверждать, что прямых улик, подтверждающих получение большевиками «немецких денег», не удалось найти ни французской разведке, ни русской контрразведке, ни следственной комиссии, которая, кстати, это признала{441}.
Видимо, по этой причине большевистские руководители, непосредственно обвиненные в «шпионских сношениях», держались в период развязанной против них оголтелой кампании достаточно уверенно, но уклоняясь от публичной полемики и требуя объективного разбирательства «дела Ганецкого». В частности, М. Ю. Козловский еще 5 июля 1917 г., когда кампания против большевиков только начиналась, в телеграмме в Стокгольм предлагал требовать «немедленного образования формальной комиссии для расследования дела» и привлечения Заславского к официальному суду{442}. Ленин, который, как отмечалось, вступил в полемику с прокурором Петроградской судебной палаты сразу же после публикации постановления по обвинению большевиков, в августе 1917 г. в письме Заграничному бюро ЦК из Гельсингфорса настаивал на том, «чтобы Ганецкий документально опроверг клеветников, издав поскорее финансовый отчет своей торговли и своих дел с Суменсон (что сие за особа? Первый раз услыхал!) и с Козловским (желательно, чтобы отчет был проверен и засвидетельствован подписью шведского нотариуса или шведских, нескольких, социалистов, членов парламента)»{443}.
Показательно, что избранный на VI съезде РСДРП(б) новый состав ЦК также решил вернуться к «делу Ганецкого». На состоявшемся 8 августа 1917 г. заседании узкого состава ЦК (Бухарин, Иоффе, Смилга, Дзержинский, Милютин, Свердлов, Урицкий, Сталин, Стасова, Муранов) было единогласно принято решение, что «ЦК не назначает Ганецкого своим представителем за границей». Что же касается предложения Исполкома групп социал-демократии Королевства Польши и Литвы о том, чтобы обвинения, касающиеся характера коммерческой деятельности Ганецкого и его отношения с Парвусом, должны быть рассмотрены комиссией, то оно было принято с перевесом всего в один голос. Для рассмотрения «дела Ганецкого» со своей стороны ЦК создал новую юридическую комиссию в составе: Стучка, Иоффе, Урицкий. Свое постановление о Ганецком ЦК решил не предавать публичной огласке{444}, и это объясняет тот факт, что постановление осталось неизвестным Заграничному бюро ЦК, а Ганецкий продолжал работать в качестве его члена{445}. Тем не менее внутреннее расследование «дела Ганецкого» продолжалось вплоть до прихода к власти большевиков и окончательно было закончено только в ноябре 1917 г.
Возвращаясь к итогам деятельности следственной комиссии Временного правительства, следует отметить, что формально она завершила свою работу к концу сентября, и прокурор Петроградской судебной палаты Н. С. Каринский даже объявил о назначении представителей обвинения и защиты на судебный процесс, который должен был состояться в конце октября 1917 г.{446}
Однако «дело» против большевиков стало разваливаться по целому ряду причин юридического, политического и морально-психологического характера задолго до его завершения. Как уже было показано, следствие не нашло убедительных аргументов в пользу выдвинутого обвинения прокурора Петроградской судебной палаты, а резко изменившаяся политическая обстановка в конце августа — начале сентября 1917 г. в связи с выступлением генерала Л. Г. Корнилова укрепила позиции большевиков, вынудила А. Ф. Керенского пойти на временный компромисс с ними во имя собственного политического спасения. С конца августа началось освобождение из тюрем под залог арестованных по обвинению в организации вооруженного восстания в Петрограде 3–5 июля. В первую очередь были освобождены А. М. Коллонтай, А. В. Луначарский, Л. Д. Троцкий и другие большевистские лидеры. Позднее под крупный залог были выпущены из тюрьмы и главные обвиняемые — Е. М. Суменсон и М. Ю. Козловский. Всего было освобождено более 140 человек, арестованных в июле 1917 г. В этой вынужденной акции Керенского некоторые пристрастные авторы склонны усматривать влияние масонских связей, которыми якобы были «повязаны» многие видные большевики с министрами Временного правительства. При этом они ссылаются на список масонов, опубликованный в 1952 г. Н. Свитковым в его брошюре «Масонство в русской эмиграции». Однако сразу же по выходе этого «источника» видный масон С. А. Соколов свидетельствовал: «Как показывает анализ, список этот составлен по следующему рецепту. Там имеется известное количество подлинных масонских имен, к ним добавлены различные имена эмигрантских деятелей и лиц, не принадлежащих к масонству, и все это сдобрено именами видных большевиков, умерших и живых: Ленина, Янкеля Свердлова, Максима Горького, Зиновьева, Каменева-Розенфельда, Литвинова-Финкельштейна и Троцкого... Мы решительно и категорически заявляем, что все упомянутые большевики к масонству не принадлежат и не принадлежали. В этом смысле есть только одно исключение, относящееся к довоенному прошлому и при том не русскому масонству: Троцкий был некогда, в течение нескольких месяцев, рядовым членом одной из французских лож, откуда согласно Уставу был механически исключен за переездом в другую страну и за неуплату обязательных сборов{447}.
Остается только добавить, что автором списка масонов и брошюры, опубликованной под псевдонимом Свиткова, был полковник белой армии Н. Ф. Степанов, сотрудничавший позднее с гестапо{448}. Так что «масонский след» в данном случае вряд ли приведет к раскрытию тайны не состоявшегося суда над большевиками. Условия диктовала жестокая политическая реальность 1917 г., когда обвиняемые очень скоро могли стать обвинителями и наоборот.
В октябре 1917 г. новый министр юстиции Временного правительства П. Н. Малянтович провел совещание ответственных работников юстиции и прокуратуры, на котором с докладом о результатах следствия по «делу большевиков» выступил следователь П. А. Александров. После обсуждения доклада министр юстиции высказал мнение, что в деяниях большевиков не усматривается «злого умысла», сославшись при этом на то, что во время русско-японской войны многие передовые люди откровенно радовались успеху Японии и, однако, никто не думал привлечь их к ответственности{449}. По свидетельству товарища министра юстиции А. Демьянова, «Малянтович находил, что так как большевизм есть политическое учение, то как таковое не подлежит, как и всякое другое учение, какому бы то ни было преследованию со стороны власти»{450}. Фактически это означало политическую амнистию большевиков со стороны главного юриста и прокурора России, и большевики воспользовались ею в полной мер
Примечания
{418} Lyandres S. The Bolsheviks' «German Gold» Revisited. An Inquiry into 1917 Accutions. Pittsburgh. 1995.
{419} Ibid. P. 94.
{420} Ibid. P. 19.
{421} Ibid. P. 27.
{422} См.: Шляпников А.Г. Канун семнадцатого года. М., 1920, С. 202; Futrell M. Northern Underground. London. 1963. P. 183.
{423} Lyandres S. Op. cit. P. 83.
{424} См.: Никитин Б.В. Указ. соч. С. 110–114; Мельгунов С.П. Указ. соч. С. 106; Pipes R. The Russian Revolution. London. 1990. P.412.; Possony S. Lenin: The Compulsive Revolutionary. Chicago. 1964. P. 230.
{425} См.: Ляндрес С. Немецкое финансовое участие в русской революции. — Россия в 1917 году. Новые подходы и взгляды. СПб., 1995. С. 61.
{426} Там же. С. 61–62.
{427} Lyandres S. The Bolsheviks' «German Gold» Revisited. P. 37.
{428} Ibid. P. 75.
{429} Ibid. P. 47.
{430} Ibid. P. 40–41.
{431} Ibid. P. 59.
{432} Ibid. P. 63.
{433} Попова С.С. Французская разведка ищет «германский след». — Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории. С. 269.
{434} Там же. С. 270.
{435} Там же. С. 271.
{436} Там же.
{437} См. об этом: Ганелин Р.Ш. Россия и США. 1914–1917. Л., 1969. С. 54, 56, 66–71 и др.; Саттон А. Уолл-стрит и большевистская революция. М., 1998. С. 60.
{438} New York Times. 1916. August 4.
{439} Ашберг О. Между Западом и Россией. 1914–1924 гг. Из воспоминаний «красного банкира». Предисловие и примечания А.В. Островского. — Из глубины времен. Альманах 1993. № 2. С. 20.
{440} Попова С.С. Указ. соч. С. 272.
{441} Lyandres S. Op. cit. P. 95.
{442} Ibid. P. 79.
{443} Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 446.
{444} Кентавр. 1992. № 1–2. С. 76–77.
{445} Там же. № 5–6. С. 89.
{446} Lyandres S. Op. cit. P. 93.
{447} Цит. по Кн. : Соловьев О.Ф. Масонство в мировой политике XX века. М., 1998. С. 233–234.
{448} Там же. С. 234.
{449} Утро России. 1917. 14 окт.; День. 1917. 21 окт.
{450} Демьянов А. Моя служба при Временном правительстве. — Архив русской революции. Т. IV. Берлин. 1922. С. 115.
Продолжение следует...