Новые погоны для опера

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––
В восемьдесят шестом летом на Нарочь стали ездить чернобыльские. Менты их пускали под кирпич, жалели. А местные обходили. На квартиры никто не брал.
А этим на Степенево и не нужно было квартиры, они поставили себе военную палатку почти возле самого озера. Мужчина — лет сорока, женщина — лет на десять моложе и ребенок — восьмилетний пацан. Была у них еще и собака, трехмесячный щенок овчарки — сучка. Не знаю, где они ее взяли, оттуда привезли или здесь купили для ребенка. Псина была породистая, но уже по лапам было видно, переросток.
Мальчика они каждую неделю возили в Мядель в больницу на какие–то процедуры. В понедельник утром уезжали на своих жигулях с гомельскими номерами и возвращались поздно вечером. Собака лежала весь день возле палатки и сторожила. Хотя никто и не подходил. Боялись радиации.
Однажды что–то случилось, и прямо из Мядельской больницы они сразу уехали в Минск, бросив все свои вещи, палатку и собаку. Видно им стало не до того. Назад уже не вернулись.
Собака пролежала возле палатки несколько дней, не выдержала и ушла искать еду. Когда вернулась, на месте палатки ничего не было. Лодочник с приятелем сняли палатку, взяли много других хороших вещей и все продали туристам.
Сучка прожила возле турбазы все лето и осень, попрошайничала у отдыхающих, охотилась ( я видел сам, как она вынюхала в траве и проглотила большую жабу), а зимой пришла ко мне.
Я отбывал трехлетний срок на химии. За сто рублей в месяц купил у строительного начальства место сторожа на Турбазе, в общежитии спецкомендатуры почти не бывал. Неделями жил в лесу в строительном вагончике. Когда становилось холодно, обогревался двумя электроплитками.
Сучка пришла зимой, в конце января. Два дня валил снег. Турбазу и лес засыпало полуметровым слоем. Ночью был мороз. Я сидел в своей бытовке, слушал на спидоле Севу Новгородцева и варил суп харчо с картошкой. Кто–то поскребся в дверь. Я открыл. В дверном проеме стояла и виляла хвостом, в любой момент готовая отпрыгнуть и убежать, худая, но красивая собака.
— Заходи, — сказал я.
Она зашла в вагончик, но когда я попытался закрыть дверь, выскочила на улицу.
«Так мы с тобой замерзнем», — сказал я, надел кожух и оставил дверь открытой.
Мой суп уже сварился. Я отлил себе в тарелку, набросал в кастрюлю хлеба, остудил и дал собаке. Сука все быстро съела, вылизала кастрюлю, вылизала мою тарелку и легла на пороге красиво, как лежат овчарки. Я закрыл дверь. Отныне звать тебя будут «Машка», — сказал я. Овчарка ответила согласием.
Знаете ли вы, что такое собачья любовь. Если вас никогда не любила сука овчарки, вы не знаете, что такое собачья любовь. Отвечал ли я взаимностью. Наверное отвечал. Получилось в моей жизни так, что к тридцати годам рядом некого было любить. Не спрашивайте почему.
У химика два начальства – ментовское и строительное. Со строительным я ладил. Иметь же дело с ментами категорически отказывался. Я так и сказал одному стукачу: «Руки менту не подам». Знал, что донесет. С начальником спецкомендатуры — подполковником у начальника ПМК была в отношении меня договоренность, а с опером — капитаном, договариваться начальнику ПМК было не по чину. Опер это понимал, обижался и проявлял принципиальность.
Утром позвонил дежурный из общежития спецкомендатуры, сказал, что я уже месяц не отмечался, чтобы я срочно ехал в комендатуру на регистрацию.
В спецкомендатуре на вахте сержант сказал: «Иди к оперу, он тебя ждет.»
— Какие люди! Без конвоя! — Воскликнул опер, увидев меня, вскочил и из–за стола протянул руку. Я машинально протянул свою.
— А хвастался, что менту руку не подашь, — сказал капитан и схватил меня за пальцы. Вот ты об мента и законтачился.
— Что это все значит? – удивился я.
— Не обижайся, — сказал опер примирительно, — я шучу. Ты мне лучше вот, что скажи: – все твои уехали, не дождались тебя?
— Откуда вы знаете?
— Дурачок, я же твой опер, мне положено все о тебе знать. Между нами скажу, что вы правильно сделали. ОВИРом нельзя было рисковать. Знаю, что ты сам дал им согласие. Могу даже сказать число, когда к тебе адвокат из Минска приезжал. Думаешь их догнать, когда освободишься?
— По любому догоню, лишь бы они все живы и здоровы были.
— У них со здоровьем все будет в орядке, — сказал опер. — Они уже в Америке, американская медицина – лучшая в мире, а вот тебе в ближайшее время не обещаю. Сам знаешь, какая в зоне медицина.
— Что случилось, гражданин капитан?
— Что случилось? Думаешь я не понимаю, кто ты такой.
— Какой?
— Крутой.
— Да в каком смысле крутой?
— У тебя концы наверху?
— Да, нет у меня никаких концов.
— Ты меня не в том смысле понял, еврей, и не надо лысого. Я твое дело изучил. Тебе только по одной статье нужно не химию давать, а пятерочку на мебельной фабрике на Опанского. Так вот, мы тебя, наверное, тормознем на небольшой срок. Тем более, что у меня есть сведения, что ты употребляешь путем курения. Сеял коноплю в огороде у частного лица в поселке Кобыльники. Но ничего не вышло. Конопля в нашем климате не созревает. Есть основания предполагать, что ты хранишь у себя наркотические средства. Ты думаешь зачем я тебя вызвал, чтобы ты мне расписался в журнале? Нахер мне твоя роспись не нужна. Нет, дорогой, я тебя вызвал, чтобы ты не мешал обыску в твоей бытовке. Там сейчас опытные люди, найдут все, что я скажу.
В этот момент у мента на столе заработала рация, капитан подключился, и я услышал гулкий Машкин лай и голос мента, который с ужасными микрофонными искажениями прокричал в рацию:
— Не можем зайти, у него здесь собака!
— Ты что, — на химии собак разводишь? — обернулся ко мне опер.
— Почему развожу. Одна собака.
— Какая порода?
— Овчарка, — сказала рация. — Метр восемьдесят на задних лапах. Мы ее в окно видим.
— Нельзя на поселении иметь собаку, — сказал мне опер.
— Почему?
— Потому, что собака приравнивается к оружию. Мы не можем позволить условно–осужденному иметь при себе оружие.
У вас табельное есть? Примените табельное, — сказал он в рацию.
— Мы не взяли, — ответил голос в рации.
— Почему, блядь, не взяли на оперативные действия оружие?
— Думали только обыск, не хотелось это железо на себе таскать.
— Что вам нужно, чего вы хотите? — спросил я у опера.
— Вот, это уже другой разговор.
— Ждите дальнейших указаний, — крикнул он в рацию и отключился.
— Чего мы хотим? – обратился он ко мне. Чтобы ты во–первых подвязал свою метлу. У тебя длинный язык. Это большой недостаток. Или ты пророком себя ощутил. Мы страна с традициями. У нас пророки умирают в молодом возрасте. Тебе сколько лет сейчас?
— Тридцать.
— Подходящий возраст. Во–вторых, чтобы ты не обходил нас уважением. От нас зависит твоя судьба, а не от строителей. Не нужно этого демонстративного предпочтения. Ну, и личное. Знаешь сколько я уже в капитанских погонах хожу...
— Не понимаю, что я могу для вас сделать?
— А ты не спеши отвечать, подумай, еврей, спроси у своих там, наверху.
— Нет у меня никого наверху.
— Да я не про этих, у Бога своего спроси.
— Я атеист.
— Я тоже атеист. Все мы атеисты. Но я давно за вами евреями наблюдаю. У меня имеются неопровержимые доказательства вашего Бога. Целую папку собрал.
— Ну, так попросили бы сами.
— Э–э. Меня он даже слушать не станет. Нужно, чтобы такой как ты просил.
— Ладно, — сказал я, — берите у начальства увольнительную и езжайте в Минск. Знаете, где в Минске военторг. В военторге потребуйте старшего товароведа Полину Захаровну Лядскую. Скажете ей, что вы от меня, и что для вас отложили новые погоны!
Поздравляю с присвоением очередного воинского звания, гражданин майор!

Написал rabina1950 на microproza.d3.ru / комментировать