Профессор МГУ Владислав Смирнов - о том, как Перестройка прошла "точку невозврата"
Точка невозврата
В авиации есть термин «точка невозврата». Пройдя эту точку, самолет уже не может вернуться обратно: ему не хватит горючего. В политике тоже бывают «точки невозврата». Когда сместили Ельцина, я подумал, не означает ли это конец «перестройки» и возвращение к прежним порядкам? Доклад Горбачева о 70-летии Октябрьской революции и кампания в прессе с разоблачениями сталинских репрессий вроде бы свидетельствовали об обратном, но появился и ряд статей, возражавших против «очернительства» Сталина и советского прошлого, а по существу против «перестройки». Особенно много толков вызвала большая – на целую газетную страницу – статья «Не могу поступиться принципами», опубликованная в «Советской России» за подписью доцента Ленинградского технологического института Нины Андреевой. В уличном киоске за газетой с ее статьей, стояла целая очередь, но я успел ее купить.
По форме статья Нины Андреевой представляла собой обычное, хотя и очень длинное «письмо в редакцию», причем письмо в поддержку перестройки, но с критикой «перекосов и односторонностей», которые, по мнению автора, «явно, нуждаются в выправлении». По-существу же, это была политическая декларация, направленная против перестройки, против критики Сталина и сталинских порядков. К числу «перекосов» автор отнесла, в первую очередь, «ставшую дежурной тему репрессий», которая, будто бы «гипертрофирована в восприятии части молодежи», а также попытки некоторых литераторов «смешать с грязью наше прошлое и настоящее», неприятие ими государства диктатуры пролетариата, «без исторического вклада которого нам сегодня и перестраивать-то было бы нечего». Нина Андреева была очень недовольна отказом от «классового подхода» и критикой Сталина, которая «касается не столько самой исторической личности, сколько всей сложности переходной эпохи», отмеченной «беспримерным подвигом целого поколения советских людей».
Ссылаясь на высказывания Горбачева, который в одном из выступлений призывал «действовать, руководствуясь нашими марксистко-ленинскими принципами», Нина Андреева заявляла о своей верности этим принципам. «Поддерживаю партийный призыв отстоять честь и достоинство первопроходцев социализма. Думаю, что именно с этих партийно-классовых позиций мы и должны оценивать роль всех руководителей партии и страны, в том числе и Сталина», – писала она. Тот факт, что «письмо в редакцию» никому неведомого доцента было опубликовано на самом видном месте в одной из центральных газет наводил на мысль, что дело не просто. Раньше так печатали только «руководящие статьи», нередко подписанные псевдонимами. Я подумал, что такая статья не могла появиться без ведома высшего руководства, что Нина Андреева, возможно, псевдоним кого-то из руководителей, и что эта статья может означать сигнал к отказу от «перестройки».
Я стал ждать продолжения, и оно последовало. 5 апреля 1988 г. «Правда» напечатала большую, занявшую целую полосу, явно «руководящую» редакционную статью под заглавием «Принципы перестройки: революционное мышление в действии». В самой категорической форме «Правда» утверждала, что «альтернативы перестройке нет». Она резко критиковала статью Нины Андреевой, назвав ее «манифестом анти перестроечных сил». Повторяя слова из доклада Горбачева к 70-летию Октябрьской революции, «Правда» заявляла, что «вина Сталина, как и вина его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрессии, беззакония огромна и непростительна». Те, кто оправдывает Сталина, «отстаивают тем самыми сохранение в нашей жизни, практике, порожденных им методов, созданных им общественных и государственных структур… А самое главное – защищают право на произвол». В заключение «Правда» добавляла: «Не пристало печатному органу (т.е. «Советской России» – В.С.) пропагандировать подобные настроения.
Таких зигзагов я давно не видел. Мы принялись узнавать. что случилось, через своих знакомых и их знакомых, имевших связи «в верхах». Выяснилось, что Нина Андреева вовсе не псевдоним, а реальное лицо. Ее письмо, присланное в редакцию «самотеком», было замечено, одобрено и рекомендовано к печати Лигачевым, который замещал Горбачева во время его очередной поездки за границу. Статья в «Правде» была написана Яковлевым с одобрения вернувшегося в Москву Горбачева. Впоследствии Горбачев рассказал об этом эпизоде более подробно. Он прочитал статью Нины Андреевой в самолете на пути в Югославию, был встревожен, а вернувшись, поставил вопрос о ней на заседании Политбюро. Заседание длилось два дня, 24 и 25 марта 1988 г. Некоторые члены Политбюро хотя и не решались прямо возражать Генеральному секретарю, все же одобряли статью и даже называли ее «эталоном». Только под давлением Горбачева Политбюро приняло решение ответить на статью Андреевой в «Правде». Первый вариант ответа, написанный редактором «Правды» В.П. Афанасьевым, (однофамилец Ю.Н. Афанасьева) не удовлетворил Горбачева. Второй вариант написали Яковлев и новый заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС В.А. Медведев. Окончательно его отредактировал сам Горбачев. Анализируя позиции членов Политбюро по этому вопросу, Горбачев пришел к выводу: «Раскол неизбежен. Вопрос лишь – когда?». До поры до времени он старался сохранить хрупкое единство в руководстве, и поэтому не обвинял Лигачева и его сторонников.
Я и мои друзья тоже обсуждали сложившуюся ситуацию и решили, что курс на «перестройку» и демократизацию, видимо, будет продолжен, несмотря на смещение Ельцина. Окончательно меня в этом убедила XIX партийная конференция, открывшаяся 28 июня 1988 г. в Кремлевском Дворце съездов. Ее заседания целиком транслировались по телевидению и представляли собой очень занимательное зрелище. Председательствовавший на конференции Горбачев вел заседания весьма непринужденно, если не сказать бесцеремонно, прерывал ораторов, часто подавал реплики, вмешивался в дискуссии. Он выступил на конференции с докладом «О ходе реализации решений XXVII съезда КПСС и задачах по углублению перестройки». Суть доклада можно выразить содержавшейся в нем фразой: «Через революционную перестройку – к новому облику социализма». Для этого, по мнению Горбачева, нужно коренным образом реформировать политическую систему СССР и провести радикальную экономическую реформу на основе хозрасчета и самофинансирования. Особо важное значение Горбачев придавал реформе политической системы, которую назвал «ключевым вопросом». Ссылаясь на необходимость «возродить полновластие Советов», Горбачев предложил сделать высшим органом государственной власти новое учреждение – Съезд народных депутатов, состоящий из 1500 делегатов, избираемых всем населением, и 750 представителей различных общественных организаций.
Поскольку было очевидно, что собрание 2250 депутатов не может быть работоспособным органом власти, Горбачев намечал избрать из его состава «сравнительно небольшой по численности (скажем, 400–450 человек) – Верховный Совет СССР», который вел бы текущую законодательную работу. Председатель Верховного Совета (пост, который Горбачев явно предназначал для себя) был бы главой государства. Всех депутатов предлагалось избирать из нескольких кандидатов на одно место. Местное самоуправление отдавалось в руки региональных и местных Советов, причем посты председателей Советов должны были, «как правило», занимать первые секретари соответствующих местных и региональных комитетов КПСС. Такая странная система, довольно плохо согласующаяся с демократическими принципами, на деле вела к ослаблению власти партийных руководителей, и Горбачев в своих воспоминаниях объяснял ее желанием «обеспечить по возможности спокойный, плавный переход от одной политической системы к другой». Однако на конференции он говорил иначе: «Мы от роли правящей партии в стране не отказываемся. Наоборот, хотим ее подтвердить».
Необычными оказались и выступления делегатов конференции. Среди них было много людей, выдвинувшихся во время «перестройки». Они не молчали и не читали заранее «согласованные» верноподданнические речи, а говорили прямо и смело. Знаменитый артист М.А. Ульянов сказал: «Либо мы создадим такое положение, где демократия будет существовать как кислород для жизни, где будут цениться талант и труд, а не номенклатура и покладистость, где жизнь будет выдвигать наверх людей деятельных, головастых, самостоятельных, способных работать без понуканий и дерганий, либо будем опять, чтобы как-то жить, продавать наше богатство, искать виноватых и запрещать всякое свободомыслие». Подчеркивая огромное значение перестройки, Ульянов даже утверждал: «Если перестройка потерпит поражение, то перестанет существовать мир. Судьба мира висит на волоске и напрямую зависит от успехов перестройки».
Секретарь обкома КПСС республики Коми В.И. Мельников заявил: «Тот, кто в прежние времена активно проводил политику застоя, сейчас, в период перестройки, в центральных партийных и советских органах работать не может». Когда Горбачев спросил, к кому это относится, Мельников назвал имена Громыко, члена политбюро Соломенцева, Арбатова и редактора «Правды» Афанасьева. Следователи по особо важным делам Т.Х. Гдлян и Н.Ф. Иванов, в течение ряда лет расследовавшие «узбекское дело», утверждали, что его тормозят «наверху», и требовали довести следствие до конца. Редактор «Огонька» В. Коротич обвинил в коррупции М.С. Соломенцева, и на глазах всего зала передал Горбачеву папку, где, по его словам, содержались документы о взяточничестве четырех делегатов конференции.
Противники «перестройки» еще не решались открыто выступать против нее, но, подобно Нине Андреевой, обличали «перестроечную» печать. Самым ярким таким выступлением было выступление писателя-фронтовика Ю.В. Бондарева, прославившегося во времена хрущевской «оттепели» своими повестями «Батальоны просят огня» и «Последние залпы». Он говорил, что «рыцари-экстремизма», действующие в печати, «поливают дурно пахнущей грязью наше прошлое и современное», распространяют «яд, выдаваемый за оздоравливающее средство», «подвергают сомнению все: мораль, мужество, любовь, искусство, талант, семью, великие революционные идеи, гений Ленина, Октябрьскую революцию, Великую Отечественную войну». Перестройку он сравнил «с самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка».
Бондареву горячо возражал другой известный писатель-фронтовик, главный редактор журнала «Знамя» Г.Я. Бакланов, автор нашумевших повестей «Южнее главного удара», «Пядь земли», «Мертвые сраму не имут». Он воскликнул: «Неужели мы только вдохнули глоток свободы и все уже поперхнулись? Уже закашляли... Тот, кто сегодня борется против гласности, – борется за свое порабощение». Выступление Бондарева делегаты приветствовали аплодисментами, а Бакланову не давали говорить, шумели, «захлопывали» издевательскими аплодисментами. Только благодаря увещеваниям Горбачева, призывавшего делегатов к спокойствию, Бакланову удалось с трудом закончить свое выступление.
Подлинной сенсацией стало появление на трибуне Ельцина. Оставаясь членом Центрального Комитета и министром, он в последний момент все же был избран на конференцию делегатом от Карелии (где раньше никогда не бывал). В своих воспоминаниях Ельцин рассказал, с каким трудом он добился возможности выступить. Даже по телевизору было видно, как Горбачев не хотел давать ему слова, и Ельцин, буквально прорвался на трибуну. Меня его выступление отчасти разочаровало, потому что Ельцин просил о партийной реабилитации, а мне казалось, что это унизительно. Вместе с тем Ельцин сказал много такого, с чем я был согласен. Он предложил сделать выборы на все партийные и государственные посты, включая пост Генерального секретаря, прямыми и тайными, ограничить возраст избранных 65 годами, а их пребывание на выборной должности двумя сроками. Это будет, по словам Ельцина, «определенной гарантией против культа личности, который наступает не через 10–15 лет, а зарождается сразу, если имеет почву. Думаю, нам уже сейчас надо остерегаться этого».
Ельцин повторил, что за 70 лет советской власти «мы не решили главных вопросов: накормить и одеть народ, обеспечить сферу услуг, решить социальные вопросы». По его мнению, перестройка идет «с большим торможением» и во многом носит декларативный характер. Виновато в этом не только прежнее, но и нынешнее партийное руководство. Тех, кто сидел в Политбюро еще при Брежневе и наряду с ним виновен в застое, надо немедленно устранить от руководства. Ельцин опять обрушился на привилегии «для, так сказать, голодающей номенклатуры»: спецмагазины, спецполиклиники, спецпайки, и заявил, что в партии не должно быть «спецкоммунистов». Он сказал: «должно быть так: если чего-то не хватает у нас в социалистическом обществе, то нехватку должен ощущать в равной степени каждый без исключения». Сейчас, когда уже можно подвести итоги не только правления Горбачева, но и правления Ельцина, я хотел бы знать, вспоминал ли Ельцин эти слова, когда стал президентом России, сам пользовался всеми привилегиями, обзавелся роскошными лимузинами, самолетами и вертолетами, многочисленной охраной и прислугой, учил своих внуков за границей? Был ли он тогда искренним?
Против Ельцина опять выступили руководители партии во главе с Горбачевым и Лигачевым. Всю страну облетела фраза Лигачева, сказанная Ельцину: «Борис, ты не прав». Делегаты конференции отказали Ельцину в партийной реабилитации, и одобрили предложенные Горбачевым реформы. В своем заключительном слове Горбачев призвал не откладывать реформу политической системы – «она необходима, чтобы двигать процесс перестройки». Явно, имея в виду выступление Ельцина против возрождения «культа личности», Горбачев предложил выполнить принятое 27 лет тому назад на XXI съезде КПСС решение соорудить в Москве памятник жертвам сталинских репрессий. С тех пор прошло еще больше 20 лет, но памятника так и нет. Выступление Ельцина встретило большой отклик. По его словам, «вдруг в Госстрой, туда, где я работал, пошли телеграммы, письма. И не десять, не сто, а мешками, тысячами. Со всей страны, из самых далеких уголков. Это была какая-то фантастическая всенародная поддержка». В сознании общества наступил перелом. Перестройка прошла «точку невозврата», она стала необратимой.
Одним из результатов перестройки была отмена почти всех ограничений для поездок за границу. Отменили «выездные визы». Советским гражданам разрешили ездить в другие страны не только «организованными группами», но и в индивидуальном порядке, по частным приглашениям. Мы с Инной тоже воспользовались такой возможностью. Наш друг Ивон снова прислал нам приглашение, и в августе 1988 г. мы провели целый месяц в его доме в Париже и на даче в Бретани. Правда, это оказалось совсем не просто. Поток желающих побывать за границей был так велик, что возникли гигантские очереди за получением иностранных паспортов, за билетами и за необходимой для поездок иностранной валютой, которую продавали лишь в немногих местах и в строго ограниченном количестве, по установленной свыше норме на каждый день пребывания за границей. Мы с женой, сменяя друг друга, целый день простояли на жаре в очереди за валютой, и лишь с большим трудом попали в помещение для ее продажи. В его двери, охраняемые милицией, рвались без всякой очереди озлобленные долгим ожиданием люди.
Еще один день – с раннего утра до вечера – я провел в очереди за железнодорожными билетами во Францию: они стоили значительно дешевле, чем билеты на самолет. Очередь была, как в войну: с составлением и переписываниями списков, с перекличками, со спорами и скандалами. Измученные теснотой, духотой, неразберихой, постоянными разговорами о том, что на всех билетов не хватит, стоявшие в очереди люди мечтали хотя бы войти с улицы в кассовый зал, где появлялась реальная надежда «достояться» до кассы и купить билеты, правда не всегда на тот поезд или на тот день, которые были наиболее удобными. Когда вечером я возвращался домой, меня буквально шатало от усталости, но я был почти счастлив: билеты в моих руках, путь открыт, сделан шаг к новой, более свободной жизни.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky