Мой друг Алик Костелянский
Я о некоторых моих друзьях написала, но не обо всех. А откладывать дальше некуда. Поэтому я решила внепланово написать еще об одном моем друге — Алике Костелянском, правда, другом я могу его назвать только условно, впрочем, так же, как и Аликом.
У него вообще не было близких друзей, он как-то в этом не нуждался, не был к этому приспособлен. У него не было друга, которому он бы все поверял и доверял, который был бы частью его жизни. У меня такой друг всегда был. Я не могла бы без этого, а вот он мог. Но насколько Алик мог способен дружить, мы с ним были друзьями. И продолжалась наша дружба от начала 1946 года до конца его жизни. Что же касается имени, то родители назвали его Владимиром в честь Ленина, но ему это имя не нравилось, и где-то примерно лет в шесть он сказал, что он Алик, и ни на какое другое имя не отзывался, и родителям пришлось с этим смириться. В метрике, а затем в паспорте, он был Владимир Михайлович, но родные и друзья называли его Аликом. Я даже не знала, что он Владимир. Узнала только тогда, когда оказалась среди его коллег из НИИ и услышала, что они называют его Владимир Михайлович.
Я хочу написать о нем, потому что он был человеком незаурядным и еще потому, что я ему кое-чем обязана. Это он, будучи жителем Станислава, устроил меня безработную на работу в Москве. Познакомил меня со своей московской двоюродной сестрой Эллой, а она привела меня во Всесоюзную книжную палату. Если бы не Алик, то Книжной палаты в моей жизни не было бы.
Отец Алика был секретарем обкома, а мать – врачом. Отец Алика, как и мой отец и все это поколение коммунистов, получал партмаксимум, равный средней зарплате рабочего, и материальные блага его вообще не интересовали. У него ничего своего не было, даже мебель была казенная, а что касается сбережений, то он и слова такого не знал. Он говорил жене: «Ты ни о чем не беспокойся, если со мной что-нибудь случится, то партия вас не забудет». И с ним действительно случилось, его арестовали и расстреляли. И партия его семью не забыла, поставила на ней клеймо ЧСВН (члены семьи врага народа).
Как Алик и его мама Нина Израилевна оказались в Станиславе, я не помню. Первым с Аликом познакомился мой брат Феликс, они были ровесники. Феликс учился в Станиславском мединституте, а Алик работал там лаборантом. Учился Алик, так же как и я, в МГУ заочно, я на филологическом факультете, а он – на физическом. Феликс и Алик подружились. Они каждый день вместе обедали в институтской столовой. Обед на двоих обычно стоил один рубль с копейками. Иногда с небольшими копейками, иногда почти два рубля. Расплачивались за обед они так: по очереди один из них платил рубль, а другой доплачивал остальное. А тут как кому повезет. Иногда доплачивать нужно было копейки, а иногда почти рубль. Такая у них была игра на деньги, вроде рулетки.
Алик был большой, толстый, голова огромная, как пивной котел, и на ней большая шапка густых кудрявых волос. Когда я писала о Международном фестивале молодежи и студентов в Москве в 1957 году, то вспоминала, что на этом фестивале мы познакомились с негром Калли. Он был парижанин, кончил Сорбонну, писал стихи. Родом он был с Кубы и дружил с известным кубинским поэтом Николасом Гильеном. Я тогда написала, что Калли был похож на моего станиславского друга Алика, и теперь я это повторю: Алик и Калли были похожи как двойняшки, только один из них был черным. При этом Алик был своеобразно красив. Феликс привел Алика к нам домой, а в следующих раз Алик пришел с мамой, они были неразлучны. И мы стали дружить домами. По воскресеньям они у нас обедали, я старалась приготовить обед получше. Маленькая Лена называла их «Алики». Смотрела в окно и говорила: «Алики уже идут». Нина Израилевна любила Лену, из старых шелковых рубах Алика шила ей прелестные платьица.
Я в студенческие годы почти постоянно жила в Москве, но, когда я была в Станиславе, мы с Аликом виделись ежедневно. Алик с мамой жили в центре города, на центральной площади, рядом с главпочтамтом. В большом доме у них была квартира, состоявшая из комнаты площадью 40 кв. м. и кухни площадью 35 кв. м. А мы жили на рабочей окраине, рядом с маминым заводом, в маленьком индивидуальном доме с садиком. Я каждый вечер бывала в центре. В гостях у друзей, в кино или на концерте, а потом Алик провожал меня домой. По дороге мы разговаривали, разговаривать с ним было очень интересно. Главным его интересом была, конечно, физика, но он интересовался и литературой, искусством и больше всего – театром. Так что у нас были общие интересы. Алик пытался говорить со мной и о физике, тогда наметился некий кризис в физике и Алику хотелось со мной это обсудить. Я зажимала уши ладонями и говорила: «Нет, нет, нет, не нагружайте меня проблемами физики. Я не способна в этом разобраться, мой слабый мозг для этого не приспособлен». Алик терпеливо ждал, пока я опущу руки, и спокойно говорил: «Вы вполне способны в этом разобраться, я вам сейчас все объясню. Это проще, чем ваша филология, здесь все взаимосвязано, здесь одно из другого вытекает, а у вас там никакой логики — писатель мог родиться, а мог и не родиться, произведение могло быть написано, а могло и не быть написано. Полный сумбур, не знаю, как вы все это запоминаете». И Алик мне действительно все объяснял, и я все понимала, популяризатор он был гениальный. Мы с Аликом доходили до нашего дома и еще два-три часа стояли под нашими окнами, разговор был слишком увлекательным, прервать его было невозможно. Однажды я сказала, что ухожу, очень замерзла, мое тело охладилось до абсолютного нуля. Алик спросил: «Вы действительно имеете в виду абсолютный нуль? Или все-таки нуль градусов Цельсия?» Я сказала: «Конечно, абсолютный нуль. Разве вы не видите, что я уже обладаю сверхпроводимостью и сверхтекучестью?» Алик сказал: «А говорите, что физики не знаете». Иногда мы с Аликом вместе ездили в поезде на зимнюю сессию в Москву. Помню как-то в купе какой-то наш попутчик показывал карточные фокусы. Набилось полное купе народа. А Алик эти фокусы разгадал, в основе там лежали математические уравнения. Все были поражены, говорили мне: «Ну, он у вас голова». Но ездили вместе мы редко, потому что, как я уже говорила, все студенческие годы я почти постоянно жила в Москве. Когда я была в Москве и Алик приезжал на сессию, то сообщал мне о своем приезде телеграммой, и я встречала его на вокзале. Не знаю зачем это было нужно, но так у нас было принято. Как-то он приехал и сказал, что он очень голоден, а ему скоро нужно быть в университете, и где бы можно было поесть не раздеваясь и чтобы еда была хорошая. Я отвела его в буфет ЦУМа. В буфете были бутерброды с осетриной и с семгой, с красной и черной икрой, тогда это все было по доступным ценам. Еще там были бутерброды с несколькими видами копченой и вареной колбасы, с сыром, и фирменный бутерброд был с маслом и тертым сыром. Еще там были вкусные булочки с марципаном и много видов всяких булочек и прочей выпечки. Запить все это можно был минералкой, соками и т. п. Алик хорошо и вкусно поел, и я с ним заодно, и остался очень доволен.
Сессии, и зимние, и летние, продолжались по полтора месяца, и в течение всего этого времени Алик каждый вечер ходил в театр. Он был заядлый театрал, установил связи в театральных кассах и доставал билеты на дефицитные спектакли. Брал два билета – для себя и для меня. Я говорила, что не могу каждый вечер ходить в театр и лучше бы он со мной договаривался, прежде чем взять билет, а он говорил, что ничего страшного, если до первого звонка я не приду, он мой билет продаст. Возле театра много народу «стреляет» лишний билетик, так что он может даже спекульнуть. Помню, как-то я прибежала в последнюю минуту и увидела, что Алик уже продает мой билет, я успела первая его схватить. После спектакля Алик провожал меня домой. Мы шли пешком от Театральной площади или от Вахтанговского театра на Арбате до Добрынинской площади, до Люсиновского переулка, где я жила, и по дороге обсуждали спектакль. Моя главная университетская подруга Рита спрашивала меня: «Алик вчера проводил тебя домой, и что?» Я отвечала: «И ничего». Рита спрашивала: «Совсем к тебе не приставал? Какая ты счастливая, я тебе завидую». Моя мама говорила про нас с Ритой, что к Рите все пристают, а Лину уважают и руками не трогают. И они друг другу завидуют. Но моя проницательная мама ошибалась, я не завидовала Рите. Иногда мы с Аликом вместе обедали в университетской столовой. Алик спрашивал: «Почему вы так медленно едите?» Я объясняла, что у меня нет нескольких боковых зубов, наверно, поэтому. Алик понимающе кивал и тут же спрашивал: «А почему вы так медленно пьете? Для этого зубы не нужны. Я посчитал, у вас в стакане в среднем 83 глотка». Иногда мы с ним ходили в кафе-мороженое на улице Горького. Я уверена, что такого вкусного мороженого, какое тогда было в Москве, больше не было нигде и никогда. В кафе было множество сортов мороженого. Мы обычно брали пять сортов, 5 шариков по 50 грамм. Как-то я съела мороженое и сказала, что теперь бы с удовольствием пообедала, что я заметила, после мороженого у меня появляется зверский аппетит, не знаю чем это объяснить. Алик сказал, что для того, чтобы это объяснить, нужно провести несколько экспериментов: дать мороженому полностью растаять и съесть растаявшее мороженое, а потом заморозить яблоко, апельсин, огурец и съесть их замороженными. Тогда мы определим, влияет ли на аппетит состав мороженого или холод.
Продолжение следует.