Царь и его Королева (часть 3)

Будучи ребёнком, Елизавета потрясённо переживает ещё одну казнь — теперь уже её молодой мачехи, которую тоже отправил на виселицу Генрих VIII-«Синяя Борода». Брак навсегда остался для Бесс накрепко связанным с убийством женщины, со смертью, исходящей от супруга. А тут Иван Грозный, психологически являвшийся клоном её отца, он даже переплюнул Генриха по количеству жён — Елизавета не вручила бы ему свою жизнь ни при каких обстоятельствах. К тому же эта умная женщина не могла не понимать, какими опасностями ей грозит брак с человеком, привыкшим к ничем не ограниченной единоличной власти.

Царским гневом Елизавета пренебрегла, а вот ускользающие торговые привилегии, пусть и половинные пошлины, наложенные царём, её сильно беспокоили. Не менее важен был российский транзит, благодаря которому королева Англии собиралась прибрать к рукам восточные рынки, отняв их у венецианцев и португальцев — незадачливый жених лишил англичан права свободно торговать по Волге и с восточными странами. Елизавета не ослабляла дипломатических усилий, даже когда её личная переписка с оскорблённым царём прервалась. Усилия эти не оставались бесплодными, однако монополия Англии на торговлю в России в ряде мест была нарушена, и это приносило большие убытки. В 1578-ом году один из руководителей «Московской компании» капитан Карлейль вычислил, что за шесть лет частично нарушенной монополии компания недополучила 80 000 фунтов стерлингов. Терпеть такие убытки Елизавета больше не могла, и она отправляет в Москву своего очень толкового дипломата Джерома Боуса с новыми матримониальными предложениями для царя — на этот раз речь шла о Марии Гастингс.

Боусу предстояла непростая задача: выторговать утраченные льготы для «Московской компании» у русского царя, которого по-прежнему жгуче волновали вопросы политического и матримониального союза с Англией. С 1578 года голландские суда совершали регулярные рейсы к русским беломорским пристаням, специально для торговли с голландцами в 1583-ем году царь заложил крупный порт в устье Северной Двины — Архангельск. Роскошный российский пирог уплывал к Голландии, которая через несколько лет, после победы Англии над «непобедимой» испанской армадой, станет её главной соперницей на морях. Тем не менее, Боус не блефовал со сватовством русского царя к Марии Гастингс. При условии решения вопроса о престолонаследии брак между Иваном Грозным и дальней родственницей английской королевы мог состояться. Царь, который в это время писал о себе: «Тело изнеможе, болезнует дух, струпи телесна и душевна умножишася», жаждал жениться при живой жене. Династическим брак с Марией Гастингс назвать было нельзя, тем не менее, царь становился родственником английской королевы. В этом случае его эмиграция в Англию приобретала некоторую статусность, он не чувствовал бы там себя жалким царьком в изгнании, а того, что он вынужден будет бежать, царь опасался всерьёз — знал, что в России он «всеми ненавидим есмь». Переговоры по вопросам престолонаследия уже начались, но царь умер, и Боус уехал ни с чем.

Когда из них изыдет дух,
О них пребудет только слух,
Лежащих у земли бесчувственно в утробе:
Лишатся гордостей своих,
Погибнут помышленья их,
И пышны титла все сокроются во гробе.
А. П. Сумароков (1774 г.)

Английский посол мог бы и не вернуться в Англию — так велика на него была злоба среди тех, кому было известно, с чем он приезжал. Унести ноги из России Боусу помог Борис Годунов. Его и раньше считали человеком, испытывающим симпатии к англичанам, а история с Боусом и вовсе расположила к нему Лондон. Поэтому агенты влияния Англии, которых было немало среди приближенных к русскому трону, не препятствовали Борису Годунову стать фактическим правителем при Фёдоре Иоанновиче. Но уже скоро королева поняла, что на сей раз английской дипломатии придётся иметь дело не с впечатлительным и управляемым царём, грозным к своим подданным и пасующим перед настоящими политическими акулами. В лице Годунова Елизавета столкнулась с властным руководителем, способным расточать такие же велеречивые любезности, как и она сама, но при этом, так же как и она, уверенной рукой проводить линию, выгодную своему государству.

«Грозный умер в начале 1584 года. С его смертью окончился террор, потрясавший Московское государство, и власть перешла в мягкие и ловкие руки Бориса Годунова». (С.Ф. Платонов)

Забавно, что когда Борис Годунов официально станет русским царём, Елизавета предложит женить его сына на некой своей юной родственнице. Торопя события, она вызвалась «немедленно прислать живописное изображение сей и других красавиц Лондонских и желала, чтобы Царь до того времени не искал другой супруги для юного Феодора». Но Борис, наученный опытом Ивана Грозного, не загорелся этой идеей и вежливо отклонил любезное предложение английской королевы. Идеей союза с Англией Годунов тоже не заболел, он искал и находил иных союзников. Приоритетным ему представлялся союз с Данией, с которой правитель собирался дружить против Швеции. Англию он хотел видеть лишь одним из торговых партнёров, и планомерно, не обостряя отношений, приводил торговлю с англичанами к тому состоянию, чтобы они приобрели характер обоюдно выгодного сотрудничества. Когда на трон взошёл Фёдор Иоаннович, Годунов взял власть в свои руки и больше её не выпускал, так что новый этап в англо-российских отношениях связан исключительно с его именем. (Эта реплика обращена к тем, кто без устали повторяет романовскую версию проанглийской политики Годунова и антианглийской позиции Никиты Романовича Юрьева.) Получив незнаемый ранее на Руси титул правителя при «блаженном» царе, Годунов подтверждает привилегию «Московской компании» на беспошлинную торговлю оптом и в розницу, но в ответ требует от Елизаветы симметричного решения для русских купцов в её государстве.

Вопрос русской торговли в Англии Елизавета в который раз «заматывает», и в том же 1584-ом году англичане получают запрет на розничную торговлю в России — «в развес и в аршин на своём дворе не продавать и не менять». Предпринятая мера немедленно приводит к оживлению внутреннего российского рынка. Не поддаваясь на требования Англии вернуть ей прежнюю монополию, Годунов налаживает всё более широкую торговлю с европейскими партнёрами. В 1586 году «Московской компании» запрещают перепродажу товаров, вывезенных из третьих стран — Россия ясно даёт понять Англии, что больше не нуждается в её посредничестве. Волжско-каспийский транзит в восточные страны был перекрыт для англичан, впрочем, как и для всех остальных иноземных купцов — теперь Россия, как это ей и полагалось по своему трансконтинентальному географическому положению, становится посредником между Западом и Востоком. Тем не менее, «Московская компания» ещё какое-то время продолжает беспошлинно вести оптовую торговлю на территории Русского государства. Во время своего второго английского сватовства к Марии Гастингс царь Иван освободил компанию даже от той половинной пошлины, которую наложил после неудачного сватовства к Елизавете. Годунов дожидался повода изменить это положение вещей, закреплённое грамотой Грозного, и в 1588-ом году такой повод отыскался. Сотрудник «Московской компании» был уличён в крупном мошенничестве, и на этом основании у компании отнимают право беспошлинной торговли.

А. Кившенко. «Царь Фёдор Иоаннович надевает на Бориса Годунова золотую цепь»

Понятно, что Елизавета как глава государства и пайщица компании не могла быть довольна таким поворотом. В посланиях к Годунову, называя его «давним ласкателем англичан», королева неустанно требовала возвращения преференций, выданных «Московской компании» Иваном Грозным, прежде чем тот с изумлением выяснил, что полтора десятка лет он задёшево снаряжал не СВОЙ флот, а флот чужой страны, не желавшей даже заключать с ним политических и военных соглашений. Елизавета, не желая принимать того факта, что в России наступили другие времена, добивалась от Годунова запрета «торговать во всей Земле Русской всем другим иноземцам». Москва, как бы удивлённо и как бы обиженно отвечала, что «это дело нестаточное и ни в каких государствах не ведется... этим нелюбье свое объявляет Царскому Величеству, к убытку Государевой Земли хочет дорогу в нее затворить».

Меняется и структура внешней торговли. Например, воск, являющийся стратегическим сырьём, русским купцам дозволено продавать только в обмен на товары стратегического же назначения: порох, селитру и серу. Теперь Москве, оснащавшей английский флот самым высококачественным и самым дешёвым сырьём, не приходилось униженно вымаливать у тех же англичан сырьё для производства боеприпасов, да ещё и по заоблачным ценам. В результате неэквивалентной торговли с Англией, когда отечественным производителям стало невыгодно поставлять продукцию, вообще в результате пагубного для страны царствования Ивана Грозного, в период его правления резко сократился объём товаров, которые Россия могла предложить на экспорт. Так, количество вывозимого сала — традиционной статьи русского экспорта — в начале правления Ивана Грозного составляло 100 тысяч пудов, а к моменту прихода на трон Фёдора Иоанновича его количество упало до трёх тысяч пудов. Для восстановления торгового баланса Годунов форсирует походы в Сибирь, и теперь нарастающий экспорт «мягкой рухляди» заполняет дыры в бюджете. Россия поднимается с колен, и вновь начинает играть самостоятельную роль на мировой сцене. Годунов больше не позволяет Англии вмешиваться во внутренние дела Русского государства, в 1588-ом году он высылает из страны Д. Горсея, английского шпиона, и, разумеется, члена «Московской компании». Благодаря тому, что Горсей был любимчиком Ивана Грозного, он, служа в России, сумел принести своей королеве много пользы. А при Годунове, когда Горсея поймали на том, что он препятствовал купцам других иностранных государств вести торговлю с русскими, его многолетняя деятельность резидента английской разведки и агента влияния была прекращена.

В 1588-1589 годах ситуацию пробует переломить опытный и настырный посол Елизаветы Д. Флетчер, приехавший с заданием своей королевы добиться от Годунова отмены всех пошлин для «Московской компании», а также возвращения монопольной торговли для англичан, и транзита через Волжский путь для торговли с Бухарой, Персией и Китаем. Дипломатические усилия Флетчера успеха не принесли, и он уехал, сильно обиженный на Годунова, явно недооценённого в своё время в Лондоне — не на ту фигуру они поставили, чтобы окончательно подмять под себя Россию. Понятно, что Англия не хотела мириться с потерей жирного русского куска, поэтому не удивительно, что как только она покончила с Непобедимой армадой, тут же выделила Россию в качестве приоритетного направления своей внешнеполитической деятельности, и не только дипломатической — в английских архивах сохранились документы того периода, в которых предлагается применить к непокорной Москве «решительные, вплоть до военных, меры».

Военные меры Англии было применять не привыкать, но дело в том, что выступить с прямой агрессией против России в те времена означало сцепиться с Голландией, так же, как Англия, раскатавшей губу на богатые российские ресурсы, прежде всего на пушнину, в изобилии предлагавшуюся русскими купцами на экспорт, а также на российский речной путь на Восток. Голландия как колонизатор была ничем не лучше Англии: те же ловушки, те же подкупы туземных вождей и чиновников, те же сладкие обещания, оборачивающиеся рабством для коренного населения, а в случае его сопротивления — безжалостным истреблением. Всё это так, но пока продолжалась подковёрная схватка двух львов, время от времени выливающаяся в локальные военные конфликты, у России было время наращивать мускулы. В полной мере обладавший государственным мышлением Годунов это понимал, он спешно создавал боеспособную армию, практически с нуля создавал, как бы теперь сказали, «военно-промышленный комплекс», наряду с укреплением южных границ застраивал острогами русский Север и Сибирь.

Английская королева писала Годунову, что «не узнаёт в нем своего бывшего друга» и предъявляла ультиматумы: « ...давать им (членам «Московской компании» — А.Э.), как было в царствование Иоанново, свободный путь из Москвы в Бухарию, в Шамаху и в Персию, без задержания и без всякого осмотра товаров в Казани и в Астрахани,... способствовать им в отыскании земли Китайской, давать вожатых, суда и лошадей на всех дорогах,... без письменного вида от английской королевы не пускать никаких гостей в пристани между Варгавом и Двинским устьем, ни в Новгород... денежным мастерам безпошлинно переливать ефимки для купцов Лондонских...». Годунова не приводили в трепет ультимативные требования королевы чужого государства, он отвечал ей с достоинством: «...из особой любви к своей сестре, Елисавете... запрета нет и не будет для гостей Лондонских в покупке наших товаров, кроме воска, вымениваемаго иноземцами единственно на ямчугу, или на зелье и серу,... невозможно Царю пускать иноземцев для отыскания других государств,... удивительно, что Королева снова объявляет требование столь неблагоразумное и недружелюбное: Мы сказали и повторяем, что в угодность Англии не затворим своих пристаней и не изменим нашего закона в свободе торговли, ... англичане вольны делать деньги, платя известную пошлину... ».

В 1590 году закончилось семилетнее перемирие по Плюсскому договору в Ливонской войне, доставшейся царю Фёдору и правителю Годунову в наследство от Ивана Грозного, Россия снова была вынуждена воевать. Шведский король Юхан III в приказе начальнику похода Петру Багге от 18 июля 1590 года повелевал огнём и мечом опустошать русский Север, а население и скот перегонять в восточные области Швеции. При Фёдоре Иоанновиче, то есть в период фактического правления Бориса Годунова, Московское государство пять лет воевало со Швецией, но не позволила «каянским немцам» окончательно отрезать себя от Балтийского моря, а также захватить единственный морской путь, по которому в то время Россия могла торговать с Европой, — Северный — овладеть Беломорьем и Кольским полуостровом с его незамерзающим выходом в океан. В случае поражения в той незаслуженно забытой войне Русь оказалась бы отрезанной от всех морей, что обернулось бы для неё национальной катастрофой — в эпоху географических открытий значение выхода к морю являлось решающим фактором развития.

Выполняя наказ «каянского» короля превратить побережье Белого моря в пустыню, шведы вели войну жёстко, в отчётах о своих воинских подвигах они писали, что сожгли до основания Сумскую и Кемскую волости. Борис Годунов лично возглавил поход войска; против оккупантов восстало население поморья — крестьяне, промысловики, солевары, зверобои, рыболовы; все силы Соловецкого монастыря, обладавшего собственными вооружёнными отрядами, были брошены на защиту Отечества. В итоге война закончилась полной победой русских, наша страна приобрела южное побережье Финского залива, «... что было нашим и что мы уступили им (шведам) невольно: древние Орденские владения, ... купив оные долговременными, кровавыми трудами и за ничто отдав властолюбивым иноземцам» (Карамзин).

Отбитый Север и расширенный выход к Балтийскому морю позволили Борису Годунову ускорить пересмотр невыгодных и унизительных условий, на которых с середины XVI века Москва вела внешнюю торговлю. Кроме того, в результате той войны был накрепко закрыт проход по «Студёному» морю для иностранцев, рвавшихся к Сибири с её вожделенной «мягкой рухлядью». Крупнейший знаток истории Северного морского пути М.И.Белов писал, что «именно тогда решился вопрос о России, как Великой морской державе на Севере».

Смута, разразившаяся после убийства царя Бориса, привела к полной потере всех преимуществ, полученных в девяностых годах XV века в результате победы над Швецией. И в этом заключается ответ на вопрос, кому была выгодна гражданская война в России начала XVII века, едва не стоившая ей утраты государственности.

Только в контексте «кому выгодно» можно рассматривать пораженческие для Московского государства условия Столбовского мирного договора со Швецией. Летом 1613-ого года, после того как шведам не удалось мирным путём поставить своего принца на русский престол, они, как и ожидалось, начали против Москвы военные действия, однако вскоре обстоятельства заставили Швецию искать мира. Пришедший на шведский трон Густав Адольф получил в наследство от своего отца Карла IX три вялотекущих военных конфликта — с Данией, Польшей и Русским государством. Молодой король решил сосредоточить все силы на войне с Польшей, имевшей династическое значение, для чего требовалось как можно скорее урегулировать отношения с Данией и Московией. В 1613-ом году Густав Адольф заключил мир с Данией на невыгодных для Швеции условиях, теперь нужно было, не теряя лица окончательно, уладить русский вопрос.

Уже спустя полгода от возобновления военных действий против Москвы шведский канцлер Оксенштирн писал следующее: «... Вести же войну в одно время и с Польшею и с Москвою не только неразумно, но и просто невозможно, во-первых, по причине могущества этих врагов, если они соединятся вместе, во-вторых, по причине датчанина, который постоянно на нашей шее. Итак, по моему мнению, надобно стараться всеми силами, чтоб заключить мир, дружбу и союз с Москвою на выгодных условиях».

Шведский король, желая и прекратить войну с Москвой, и получить при этом какие-то выгоды, собирался вести мирные переговоры с позиции силы, для чего лично возглавил осаду Пскова. Безуспешная осада привела к большим потерям в шведском войске, ранению самого Густава Адольфа, гибели его фельдмаршала Эверта Горна, псковичи же сдаваться не собирались. На русском Севере решающей силой в отражении иностранной интервенции были поморы, объединившиеся вокруг Соловецкого монастыря-крепости. Уже в 1614 году между Соловецким монастырем и шведами было заключено временное перемирие. Так что, не смотря на бездарное руководство русским войском, на которое романовское правительство поставило князей Дмитрия Трубецкого и Даниила Мезецкого, проигравших шведам всё, что можно было проиграть, благоприятный для Московского государства исход войны был предрешён внешнеполитическими обстоятельствами Швеции. (Пожарский, единственный сильный военачальник в Московском государстве того периода, всего год тому назад разбивший армию Ходкевича, к воеводству допущен не был).

Мирные переговоры со шведами завершились полным дипломатическим провалом Москвы. Некоторые историки утверждают, что условия Столбовского договора обсуждались с князем Пожарским, однако с трудом верится, что униженный в первые годы романовского царствования и отставленный от дел освободитель Москвы мог существенно повлиять на ход переговоров. В 1615-ом году Пожарский, забыв нанесённые ему Романовыми обиды, самоотверженно сражался с армией Лисовского, но, не смотря на это, он был отстранён от государственной деятельности, и в число «больших воевод» его не включили. Только в 1616-ом году, когда финансовая система государства под мудрым руководством романовского правительства пришла в полное расстройство, и Земский собор решил помочь в сборе средств, выяснилось, что есть только один человек, честность которого никто не ставит под сомнение и авторитет которого достаточен для добровольного отчисления «пятой деньги» — князь Пожарский. Таким образом, именно земцы потребовали призвать Пожарского к государственной деятельности, а Романовым пришлось смириться с явлением героя вчерашних дней из политического небытия.

По условиям Столбовского мира шведы должны были вернуть Москве захваченную ими во время Смуты Новгородскую землю. Побережье Финского залива, города Иван-город, Ям, Копорье, а также все Поневье и Орешек с уездом, перешли в шведское обладание. Выход к Балтийскому морю признавался навечно остающимся в шведском владении. Шведы великодушно предоставили две недели русским людям, чтобы они могли съехать с родной земли. Москва отказывалась от претензий на Ливонию и Карельскую землю. Кроме того, Московское государство должно было выплатить Швеции огромную контрибуцию в размере 20-ти тысяч рублей серебром, что равнялось 980-ти килограммам серебра.

По сию пору шведы считают Столбовское соглашение одной из своих самых крупных дипломатических удач. Однако нужно признать, что не столько сильными оказались шведские переговорщики во главе с маршалом Делагарди, сколько ничтожными — русские. Романовское правительство, состоявшее исключительно из предателей, в годы Смуты сотрудничавших и с «тушинским вором», и с поляками, окружило трон подобными себе людьми — бездарными, продажными, не дорожившими интересами державы. Так, например, Исаак Сумбулов, долгое время служивший Лжедмитрию II и полякам, воевавший против Московского государства даже после победы Пожарского над армией Ходкевича (»... воевода Димитрий Пожарский, выдержав осаду в Кремле, разгромил и изгнал из Зарайска разбойную шайку Исаака Сумбулова»), стал у Романовых одним из «больших воевод». В.Н. Татищев, пользовавшийся источниками, многие из которых были уничтожены в XVIII веке, утверждал, что при юном и слабом Михаиле Романове фактически правили, «гнушаясь» царём, Салтыковы, Черкасские, Шереметевы, Лыковы — то есть, бояре, по уши «замаранные» во время Смуты. Мать царя инокиня Марфа, искушённая в интригах, прилагала усилия к тому, чтобы сохранять баланс между интересами обнаглевшей корыстолюбивой «элиты» и интересами государства, но «свои» всё-таки были ей дороже. «Все приближенные царя, — свидетельствовал современник-голландец, ... — алчные волки, все без различия грабят и разоряют народ».

На переговорах со шведами русскую сторону возглавлял окольничий князь Даниил Мезецкий. Он был одним из «начальников» царского войска, предавших Василия Шуйского в битве под Клушином. Мезецкий, «слывший королевским приспешником» (Скрынников Р.Г.), значился вторым после Василия Голицына в руководстве «посольства» к Сигизмунду — Филарет был только третьим. И, наконец, это Мезецкий вместе с «тушинцем» Дмитрием Трубецким в 1613-ом году возглавлял русское войско, многократно превосходившее по численности отряды Делагарди. Доблестные воеводы не просто проиграли битву под Бронницами, а сбежали и бросили свои отряды на растерзание противнику. Тогда большая часть войска была перебита, остальные взяты в плен. И этот человек представлял интересы русской стороны в переговорах со шведами! Не мудрено, что Швеция с невероятными для себя выгодами вышла из войны, которую уже не хотела, да и не могла вести. Романовское правительство посчитало возвращение Новгорода победой своей дипломатии, однако шведы уступили только то, что им не было нужно, и что не особенно интересовало англичан — русской стороне бросили кость. В Новгороде в это время свирепствовала эпидемия — «мор», уносивший не только жизни горожан, но и шведских рейтаров, из-за этого Делагарди ещё до заключения договора получил от своего короля приказ: бросить Новгород, предварительно разорив его.

Главным результатом Столбовского соглашения можно считать укрепление позиций Англии на Балтийском и Северном морях. Посредником в ходе ведения Столбовских переговоров выступал Джон Уильям Меррик, или Иван Ульянович Мерик, как его по-свойски называли романовцы. Этот Иван Ульянович, про которого доподлинно известно, что он являлся резидентом английской разведки в России, возглавлял московское представительство английской «Московской компании», а в 1612-ом году был наделён королём Иаковом I особыми полномочиями. Как пишет Н.И. Ульянов («Скрипты»), «Королевский совет в Лондоне постановил, чтобы земли вдоль Северной Двины и Волжского понизовья с городами Архангельском, Холмогорами, Устюгом, Тотьмой, Вологдой, Ярославлем, Нижним Новгородом, Казанью и Астраханью должны были отойти под протекторат короля Якова 1. Послана была в Архангельск, под видом торговой, вооружённая экспедиция, которой руководили Джон Меррик и генерал по особым поручениям Вильям Рассел». Об этом же пишет И.И.Любименко в работе «Английский проект 1612 г. о подчинении русского Севера протекторату короля Иакова I».

Иаков I Английский (1566-1625) Пауль ван Сомер, музей Прадо, Мадрид.

О том, почему англичанам в 1612-ом году не удалось пойти на военный захват русских территорий, будет сказано позже. А пока о выгодах англичан. Во-первых, в результате Столбовского договора Московское государство попало в должники к королю Иакову I. Выплачивать контрибуцию разорённой Руси было нечем, и правительство Романовых взяло в Лондонском банке любезно предоставленный кредит. С этой точки с воцарением династии Романовых между Москвой и Англией продолжились политические и торговые отношения, и без того издавна складывавшиеся не в пользу России.

В следующем веке британский посол-резидент в России Чарльз Уитворт будет в очередной раз создавать помехи в обретении Россией выхода в Балтийское море, не смущаясь тем, что при этом он откровенно нарушает дипломатический статус. По опыту своих предшественников он навязал России британское посредничество в переговорах со шведами, и условия Ништадтского мира стали весьма обременительными для, вроде бы, победившей России.

В начале царствования Романовых Московское государство удалось вторично заманить в английскую ловушку, в которую Россия попала при «английском царе» Иване Грозном. Царь Борис, совершив почти невозможное, ослабил удавку на шее государства и почти уже высвободил Россию из тесных объятий старой доброй Англии, с которой «дружить, как играть с крокодилом», но был убит, а страна, после его смерти ввергнутая в Смуту, едва не лишилась государственности.

Не только «Иван Ульянович» помогал русскому правительству при первом Романове во второй раз наступить на английские грабли. Один из сильнейших резидентов английской разведки Джером Горсей (к тому времени уже вернувшийся в Англию из нашей страны, где он долго и плодотворно работал на Елизавету I), ссылаясь да свою «давнюю дружбу» с отцом Михаила «тушинским патриархом» Филаретом, выступил посредником между русским царём и английской «Московской компанией». Михаилу Романову предложили «заем на 100 тыс. фунтов на нужды его величества». По наущению своего продажного окружения юный царь принял английские «серебряники», в дальнейшем многажды окупившиеся для англичан, и дорого стоившие Московскому государству.

«Давняя дружба» резидента королевы Елизаветы с отцом царя Михаила, тогда ещё не Филаретом, а первым щёголем на Москве молодым боярином Фёдором Романовым, при Борисе Годунове едва не стала явной. Фёдор Никитич был уличён в сотрудничестве с английской разведкой, но сумел выйти сухим из воды. Как писал сам Горсей, когда Борис Годунов изобличил своего «названного брата» в государственной измене, «...он («давний друг» английского шпиона — А.Э.) отрицал все, клянясь, как привык это делать, спасением души». Есть сведения, что именно Джером Горсей обучил Фёдора Романова шпионской тайнописи. Убедительная победа, одержанная при Борисе Годунове над таким сильным противником, как Швеция, показала всему миру, что всего за несколько лет, прошедших после смерти Ивана Грозного, из разбитой, ограбленной и униженной страны Россия вновь превратилась в мощную державу. По Тявзинскому мирному договору Московское государство получило право торговли на Балтике, в европейских городах появились русские купцы со своим товаром — торговая блокада, в которую страна попала в результате «английской» политики Ивана Грозного, была окончательно снята.

Часто пишут, что англичанам, в конце концов, удалось переломить упорство Годунова и добиться от него разрешения для «Московской компании» на беспошлинную торговлю по всей территории России. Иногда уточняют, что заслуга эта принадлежит Томасу Смиту, послу короля Иакова I, в 1603-ем году пришедшему на английский трон после смерти великой королевы Елизаветы, чьё величие вряд ли бы состоялось, если бы ей и её резидентам не удалось обойти русского царя Ивана IV. Только тут есть одна непонятность: грамота, подтверждающая права англичан «торговать повольною торговлею всякими товары беспошлинно» датирована мартом 1605-ого года, когда Борис Годунов уже был мёртв, а его сын Фёдор ещё не взошёл на трон. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, каким образом милорду Томасу Смиту удалось раздобыть грамоту, на основании которой англичане потом требовали права беспошлинной торговли и у Лжедмитрия, и у Василия Шуйского, и у Михаила Романова.

Вряд ли мы когда-нибудь узнаем и о том, какое отношение имел Томас Смит к смерти Бориса Годунова, наступившей, как теперь стало известно, от отравления сулемой на пиру в честь приёма иностранных послов. Напомню, что чашником на посольских приёмах служил Василий Мосальский, близкий родственник и подельник Филарета Романова. Если не упрощать проблему, задаваясь пустыми вопросами, каким образом английские лазутчики вышли на Филарета, с 1600-ого года упрятанного царём Борисом в далёком монастыре — технические вопросы деятельности английской резидентуры не имеют ни малейшего отношения к делу, — если ограничиться голой схемой, то дело можно представить следующим образом. Англичане, для которых Борис Годунов был как кость в горле — Филарет Романов (сын Никиты Романовича Юрьева), чуть ли не на генетическом уровне запрограммированный на захват русского трона (его связь с английской разведкой доказана, о чём говорилось выше) — немного покоцанный царём Борисом, но всё ещё сильный и многочисленный клан Романовых (обильные всходы «злого семени», посеянного Иваном Грозным). Чтобы эта система из трёх пальцев заработала, требовалось только одно: деньги. О том, что в систему деньги вброшены были, и не просто большие, а огромные, можно прочесть в очерке «Избрание Михаила Романова на царство» .

Лжедимитрий I в первые же месяцы своего царствования выдал англичанам жалованную грамоту, полностью восстанавливающую все прежние привилегии «Московской компании», данные Иваном IV, и предоставляющую англичанам монопольное пользование Волжским путём для прохода в восточные страны. Главную роль на переговорах, когда решался этот вопрос, играл постоянный дипломатический агент Англии в России и один из руководителей «Московской компании» Джон Меррик — тот самый, который позже выступит посредником при заключении Столбовского мира со Швецией. О том, что англичане имели отношение к проекту «Лжедмитрий», есть скупое упоминание в труде английского профессора Г.Мартенса «Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами». Цитата из работы Г.Мартенса: «Лжедимитрий выражал намерение дать англичанам еще новые льготы, но он был низвергнут раньше исполнения своего намерения». Интересно, что в течение всего Смутного времени, когда, казалось бы, во всей стране царили разруха и разбой, английская «Московская компания», как ни в чём ни бывало, продолжала свою отлаженную деятельность по вывозу из России стратегического сырья для оснащения своего флота.

Впрочем, Романовы, придя к власти, были любезны к англичанам не менее Лжедмитрия, и довершили в этом направлении всё, что тот не успел им предоставить. Теперь «аглинские немцы» уже не выменивали свои товары на русские через местных купцов-посредников, а стали совершать закупки на местах их производства. Расплачиваясь за свой приход к власти, правительству Михаила Федоровича приходилось выдавать преференции не только «МК», специальные привилегии за какие-то особые заслуги получили «отдельные торговые люди иноземцы». Одним из первых обласканных «отдельных иноземцев», стал Ианникей Строгонов («Государи дома Романовых»). Есть и другие сведения, помогающие заключить, что родословная Строгановых (напомню, их денежный вклад стал решающим в победе клана Романовых), выведенная романовскими историками из самых недр русского народа, так же далека от истинного положения вещей, как и история прихода на Московский трон новой династии.

«Всё моё» — сказало злато.
«Всё моё» — сказал булат.
«Всё куплю» — сказало злато.
«Всё возьму» — сказал булат.
А.С. Пушкин

В челобитной к царю Михаилу Фёдоровичу русские купцы жаловались, что, «закабаля и задолжа многих бедных и должных русских людей... те товары покупя провозят в свою землю беспошлинно, а иные русские товары они, аглинские немцы, у города Архангельска продают на деньги галанским, бараборским и анбурским немцам ... всеми торгами завладели аглинские немцы ...». Столица Русского государства переполнилась англичанами, выбравшими её для своего постоянного проживания. В 1646 году московские купцы подали царю челобитную, в которой говорилось, что «аглинские немцы» «засели в Москве без съезду», и людям приходится покупать у них «худые товары» по высокой цене. Москвичи жаловались царю, что пьяные «аглинские» иноземцы буянили, безнаказанно избивая попадавших им под руку случайных прохожих. («О начале войн и смут в Московии»). Челобитные оставались без каких-либо последствий, да Романовы и не могли ничего изменить. Не задаром же англичане позволили им занять трон — потому и чувствовали себя теперь хозяевами на Московской земле. Овладение русской торговлей и русскими речными путями стало частью договора между англичанами и романовским кланом, а также частью соглашений между англичанами и шведами в ходе заключения Столбовского мира. Михаил Романов возник на троне как компромиссная фигура, пишут историки, и это на самом деле так, только поиски компромисса тогда велись не внутри России, а между различными европейскими государствами, раздиравшими нашу страну на части.

Во время заключения Столбовского соглашения торг между представителями Англии и Швеции в лице Джона Меррика и маршала Делагарди привёл к полному консенсусу: шведы «навечно» отбирали у России выходы к Балтийскому морю, исключая таким образом нашу страну из числа балтийских государств, а добрая старая Англия становилась хозяйкой на северных русских морях, а также присваивала себе русские сухопутно-речные пути. При марионеточном правительстве Михаила Романова англичане стали не только распорядителями всего русского торгового оборота, они контролировали и денежный оборот своего протектората — российская серебряная монета чеканилась только на монетных дворах, принадлежащих старой доброй Англии.

Можно утверждать, что князь Пожарский, готовясь к походу на Москву, был осведомлен об английской опасности. Любимец романовского клана Джон Меррик, или, как там его ласково называли, Иван Ульянович, вместе с Уильямом Расселом, также членом «Московской компании», летом 1612-ого года пытался навязать Пожарскому английское вмешательство в виде оказания военной помощи при изгнании поляков из Москвы. 24 июля 1612 года в Архангельске высадился десант англичан, объявивший себя отрядом обычных наёмников, но явившимся «с ведома английского короля». Руководители земского ополчения категорически отказались от английской «помощи»: «оборонимся от польских людей и сами Российским государством и без наемных людей». Казалось бы, пустяковая история, и зачем бы в неё было встревать английскому послу? Однако, это произошло, после чего Пожарский велел своим ополченцам «проводить» англичан из Переславля, куда они явились для переговоров с земцами, до Архангельска, а оттуда «воротить» их за море. Воеводы Вологды и Архангельска получили приказ от руководителей земского ополчения: англичан, если они появятся, не допускать на русскую территорию, «чтобы они здесь не рассматривали и не проведывали ни о чем». Кроме того, князь Пожарский был вынужден часть своего войска отправить на укрепление береговой линии Белого моря, с наказом «смотреть накрепко, чтоб с воинскими людьми корабли к Архангельскому городу не пришли и безвестно лиха не учинили». Поморы под руководством Соловецкого монастыря тоже приготовились к обороне своей земли. Теперь известно, что Пожарский бы